Новогодний подарок - Джанни Родари

Все сразу же начинают доставать из бумажников свои фотографии, на которых они тоже сняты вместе с бароном, но на них барон тоже нигде не похож на молодого спортсмена с непослушным локоном на лбу, а всюду выглядит стариком, который держится на ногах лишь потому, что не дуют муссоны.

— Посмотрите внимательно. Разве у барона Ламберто были когда-нибудь такие волосы?

— Может быть, он надел парик… — робко вставляет кто-то.

— А морщины? Куда делись его морщины?

— Грим, — поясняет тот же голос, — грим может сделать чудеса! Я знал одного тенора, оперного певца, которому было семьдесят лет, но выглядел он на двадцать пять.

— Барон не тенор!

— Но он любит хорошую музыку.

— Что верно, то верно…

После целого часа обсуждения ассамблея решает затребовать еще одну фотографию, на которой барон Ламберто должен быть изображен не в фас, а в профиль.

— Почему в профиль? — недоумевает главарь банды, прочитав ответное послание.

— Единственное, что действительно красиво на моем лице, — мягко объясняет барон Ламберто, — это мой нос. Наверное, на том снимке он был плохо виден.

— Возможно, — заключает главарь, — но я не позволю водить меня за нос! Сейчас мы сфотографируем вас в профиль, но отправим этот снимок вместе с ухом.

— С каким ухом? — спрашивает барон Ламберто.

— Одним из ваших. Будьте спокойны, у нас свой хирург. Он сделает операцию по всем правилам искусства. Вам нисколько не будет больно.

— Спасибо, это очень любезно с вашей стороны!

Главарь не шутит. И бандитский врач тоже. Он так правит бритву на кожаном ремне, что не остается никаких сомнений относительно его истинной профессии.

— Извините, — говорит барон Ламберто, — вы случайно не парикмахер?

— К вашим услугам, синьор барон!

— А, ну тогда все в порядке — вы не испортите мне усы!

Барон Ламберто совершенно спокоен. Он подмигивает бедному Ансельмо, который не падает в обморок лишь потому, что опирается на зонтик.

— Как поживает Дельфина?

— Спасибо, хорошо, синьор барон.

— А остальная компания?

— Прекрасно, синьор барон.

Убедившись, что работа в мансарде под крышей идет нормально, барон становится еще спокойнее и даже позволяет себе пошутить.

— Доктор, — говорит он, — посмотрите, не надо ли удалить заодно и серную пробку?

— Будет сделано, синьор барон!

Когда бандитский врач начинает операцию, Ансельмо отворачивается. Но вскоре, не услышав ни возгласа, ни шума, оглядывается и видит, что доктор уже забинтовывает барону голову. А главарь бандитов кладет отрезанное ухо в конверт.

— Совсем тепленьким получат! — говорит он.

Вместе с фотографией барона в профиль двадцать четыре генеральных директора получают так же его правое ухо и записку, в которой главарь двадцати четырех Ламберто сообщает:

«Это первый кусок. Завтра — или деньги, или второй».

Девять генеральных директоров падают в обморок, другие девять бегут обливать себе лицо холодной водой, а оставшиеся шестеро теряют дар речи. Двадцать четыре секретаря делают записи о происходящем, не смея позволить себе проявление личных чувств.

Фотография в профиль вызывает противоречивые мнения. Нос несомненно барона Ламберто. Но шея? Такая плотная, гладкая, загорелая, она нисколько не походит на дряблую кожу, которая свисает на галстук, если взглянуть на снимки, имеющиеся у досточтимых директоров. Для экспертизы уха приглашают врача.

— Хорошо отрезано, — говорит он. — Профессиональная работа! Можно было бы пришить на место за несколько минут, и даже следа не осталось бы.

— Что еще вы можете сказать?

— Ну что… По-моему, это ухо принадлежит здоровому человеку, который много времени проводит на воздухе и много двигается. Возраст? Где-то между тридцатью пятью и сорока пятью.

— Вы уверены?

— Готов сунуть руку в огонь!

— А ногу — в кипящее масло?

— Не колеблясь!

— В таком случае, это ухо не барона. Это ухо какого-то самозванца.

— А это меня уже не касается, — говорит врач. — Я сделал, что от меня требовалось.

— Какая-то загадка! — говорят друг другу двадцать четыре генеральных директора. — У нас есть все основания полагать, что самозванец занял место барона Ламберто. Его выдает фотография, его выдает ухо! Но какого черта этот самозванец соглашается подвергать себя такой мучительной операции? Зачем притворяться бароном, когда уже нет никакого смысла это делать и все потеряно?

Понаставив множество вопросительных знаков и повторяя поговорку о том, что ночь приносит мудрый совет, все отправляются спать на виллу в Миазино.

На следующее утро выясняется: кому-то снились белые кони, кому-то — Тихий океан, кто-то вообще ничего не видел во сне, а кто-то не помнит, что ему снилось. Так что старая пословица опять не сдержала своего обещания — никому не подсказала совет, который пришелся бы кстати.

— Получим второй кусок, — предлагает самый осторожный из генеральных директоров, — тогда и решим.

Второй кусок — это указательный палец правой руки. Главарь «Двадцати четырех "Л"», не получив положительного ответа на свое послание, присоединенное к уху, извиняется перед бароном:

— Ваши служащие не слишком-то беспокоятся по поводу целостности вашего тела. Кто из нас более жесток — я, когда отрезаю вам ухо, или ваши двадцать четыре директора, когда не считаются с этим фактом?

— По-моему, — говорит барон, — вы сыграли 1:1.

— За дело, доктор! — командует главарь.

Бандитский врач с улыбкой подходит к барону и берется за свои инструменты.

— Другое ухо? — спрашивает он.

Главарь объясняет новый план действий, и врач выполняет задание. А барон еще успевает подсказать:

— Смотрите, не ошибитесь пальцем! Указательный вот этот — между большим и средним.

Ансельмо опять отворачивается, чтобы не страдать, и видит в зеркало, как барон подмигивает ему.

— Как поживает Дельфина, Ансельмо?

— Она в хорошей форме, синьор барон, — лепечет мажордом.

— А остальные члены семьи?

— Все время трудятся, синьор барон. Сами знаете, когда надо заработать на жизнь…

Ансельмо поворачивается — операция окончена. Главарь банды облизывает края конверта, в который вложен отрезанный палец, а бандитский врач, перевязав барону руку, собирается сменить ему повязку на голове.

— Пусть меня хватит удар! — вдруг восклицает он. — Смотрите!

Барон изображает испуг:

— Что — плохо?

— Вот это да! Расскажи мне кто-нибудь такое в поезде, ни за что бы