Кто ты на Кэтнет? - Наоми Критцер

— Звучит разумно.

На кухню залетела птица и уселась на холодильник.

— Лапша, — сказала птица.

— Не буду я делать лапшу, — раздраженно ответила Рейчел. — Получишь корку от пиццы, если хочешь.

— Лапша.

Рейчел вынула пиццу и разрезала на куски.

— Как давно твоя мама в бегах?

— Сколько себя помню.

— А сколько ты себя помнишь?

— Не знаю. — Чем дальше я вспоминала, тем больше лица, места и бесконечные поездки на машине сливались в одну кучу. Я старалась разобраться, вспомнить что-нибудь похожее на детство, и кое-что всплыло.

— Я точно помню детский сад, потому что там была приятная комната с ковром.

— Самое раннее, что я помню, — это три года, — сказала Рейчел. — Папа взял меня на фабрику в день семейных посещений, и я смотрела, как огромная машина заворачивает брикетики — злаковые батончики. Правда, про три года я знаю только от родителей, они говорят, мы это делали в три. А день помню только потому, что он был особенный.

Спустилась мама Рейчел. На ней были синие джинсы и забрызганная краской рубашка на пуговицах.

— Это кто? — спросила она.

— Моя подруга Стеф, — ответила Рейчел. Просто сказать «Стеф побудет у нас, потому что ее мама в больнице» оказалось мало — ее мама захотела знать, нет ли у меня родственников, которым надо позвонить? Друзей? Кто останется с моей мамой в больнице? Она предложила договориться, чтобы маму навещали женщины из ее лиги боулинга, начиная с утра, но, боюсь, маму это только встревожило бы, а не успокоило.

— Разве в больнице нет медсестер? — спросила я.

— Медсестрам нельзя доверить человека; они же первые так и скажут… — Она замолкла, посмотрела на меня и наконец сказала, пожав плечами: — Рейчел показала тебе дом?

В доме было две комнаты на втором этаже: одна — Рейчел, а другая — мастерская. А настоящая родительская спальня находилась внизу в подвале. Птиц туда не пускали, как и в мастерскую.

— Слишком много помета, — весело заметила ее мама. У нее в мастерской в углу были сложены разные инструменты для работы по дереву, чтобы делать коробочки: собирать, обрабатывать, красить. Я думала, что она подбирает выпавшие перья своих птиц, но оказалось, она закупала их мешками.

— Это куриные перья с ближайшей фабрики, — сказала она, как будто это самое обычное дело. — Я их крашу целыми пачками.

Она начала делать эти коробочки после того, как переслушала песню, в которой поется про домик для птичек, любовь и привязанность. Какое-то время она дарила их друзьям, потом пробовала продавать в интернете. Она сказала, что продаются они не в галереях, а в сети магазинов подарков, которыми владеет какой-то парень в Миннеаполисе. Рукодельных подарков. Я не была уверена, что магазин рукодельных подарков сильно отличается от галереи, но ей это почему-то было важно. Я кивнула, как будто все поняла.

У двери на стене висел десяток готовых коробочек, накрытых защитной тканью от пыли. Она сняла ткань, показала их мне. Они все были раскрашены яркими красками, как леденцы. Больше всего мне понравилась компьютерная. Птички в ней были окружены какими-то механизмами — и старые клавиши от клавиатуры, и карты памяти, и виджеты — сразу видно, что-то компьютерное, хотя я и не поняла, для чего все это. Тут было и железо попроще — крошечные гаечки с винтиками и болтиками, и все это висело на проволоке, обмотанной вокруг верхушки коробки.

— Можешь потрогать, если хочешь, — сказала мама Рейчел. Я осторожно коснулась крошечных гаечек, чтобы проверить, ездят ли они по проволоке. Ездят.

— Сколько такая стоит? — спросила я и сразу испугалась, не слишком ли бестактный вопрос.

— Я продаю по сто пятьдесят долларов, а парень, который их у меня покупает, продает их за двести пятьдесят, — ответила она.

— И сколько времени уходит на одну?

— Об этом я стараюсь не думать, — ответила она со смехом.

Внизу некоторые птицы уже не чирикали, а вопили. Как будто я слушала ссору на непонятном языке. Мама Рейчел кормила одну из них коркой от пиццы, а другая уселась ей на плечо и тут же накакала на него. Мама Рейчел заметила мой взгляд, рассмеялась и, даже не стирая помет, сказала:

— Это рубашка для краски и какашек, не волнуйся.

— Пойдем заберем твои вещи, — сказала Рейчел.

Я стала рыться в большой сумке у Рейчел в багажнике в поисках пижамы и зубной щетки. Когда я выпрямилась, оказалось, что у Рейчел неожиданно расстроенный вид.

— Что-то случилось? — спросила я. Я что-то не так сделала? — Спасибо, что пригласила меня остаться у тебя. Мне очень… в смысле у тебя крутые птицы.

— Они все время обещают, что у нас будет их меньше, — яростно сказала Рейчел. Я с облегчением поняла, что злится она явно не на меня. — Сейчас их очень много. Они будят меня каждый день своим щебетом и ссорами, в доме вечно бардак, потому что у них нет клеток, кроме Пикассо. У нас оставалось три попугайчика, когда Да Винчи и Ван Гог улетели, но потом Караваджо отложила яйцо, а мои родители не заметили, и теперь у нас опять четыре попугайчика внизу, плюс краснохвостый. Они думали, что Караваджо мальчик, поэтому не заметили.

— У меня никогда не было птиц, — сказала я, сама не зная зачем. — Никаких животных не было. Если не считать кошку, про которую моя мама не знает.

— Просто я хотела бы позвать тебя куда-то, где нет такого срача.

Я не могла поверить, что ее волновало мое мнение. Сказать ей, что все нормально? Это прозвучит, как будто я снисходительно принимаю ее приглашение. Но правда же все нормально. В этом доме все даже более чем нормально, включая и то, чего Рейчел так мучительно стесняется.

— Спасибо, ты настоящий друг, — сказала я. — Не знаю, куда бы я делась.

— Пожалуйста, не говори никому в школе, что на тебя нагадили.

— Не скажу ни душе, — ответила я. — Никогда, ни за что, никому. Даже на Кэтнет никому.

— На Кэтнет можешь рассказать про птиц, — ответила Рейчел. — У меня такое ощущение, что там их все заценят.

* * *

Зайдя в комнату Рейчел, мы закрыли дверь, я сложила свое одеяло и устроила себе мягкое место на полу. Мама Рейчел крикнула ей про домашку, а я подключила ноут к сети и зашла на Кэтнет.

Все смотрели новости про эпизод со взломом. Так теперь эту историю называли по всем каналам: Эпизод со взломом. Интервью с Эмили крутят и крутят вместе с интервью с Брайони, где она говорит, что настоящий позор —