Ковчег Времени, или Большой побег Рафала из Когда-то в Сейчас через Тогда — и обратно - Марцин Щигельский

Мы вылезаем. Я смотрю, как Лидка ловко втирает густую черную мазь в щели между досками. Это она ее смолит, чтобы течи не было, догадываюсь я.

Ковчег стоит на длинных круглых пеньках. Если вынуть клинья, которые держат ковчег, то можно будет легко столкнуть его в воду. Наверно, он уже готов…

— А когда… — я сглатываю слюну и договариваю до конца: — когда ты собираешься отплыть?

Эмек не смотрит мне в глаза. Сжимает губы в узкую полосочку, упирает руки в боки и смотрит на выход из бухты.

— Я думал отправиться в начале августа. Хорошее время: на Висле много сплавщиков, а после июльских бурь по реке часто плавают коряги и деревья. Но теперь… — Он пожимает плечами. — Теперь я думаю, что ждать больше незачем. Можно отправляться через день-два. Самое позднее — в пятницу.

В пятницу! Это же совсем скоро. Что я буду делать в зоопарке один, без Эмека? Мне хочется плакать.

— Лидка поплывет со мной, — сухо говорит он. — Если хочешь…

Уплыть с ними? Ох, ну конечно, хочу! Еще бы! Только…

— А Стелла? — тихо спрашиваю я. — И как же Дедушка?..

— Рафал, тут тебе больше нечего ждать, — вздыхает Эмек. — Ты и сам это знаешь.

— Неправда! Стелла же обещала…

— Если бы она собиралась за тобой вернуться, уже давно бы вернулась. А твой дед… Одна надежда, что ему удалось сбежать из гетто и спрятаться у кого-то по эту сторону стены. Если так, то он не сможет с тобой связаться. Это слишком опасно и для тебя, и для него. И для тех, кто ему помогает.

— А если он остался в Квартале? — спрашиваю я.

— Если остался, тогда все, — твердо говорит Эмек. — Немцы ликвидируют Квартал.

— Как это ликвидируют?! — кричу я.

— Тихо! Я сегодня виделся с Бычком. Это тот пацан, что торгует на площади Трех Крестов. Немцы вывозят всех из гетто поездами и отправляют на смерть. Скоро там никого не останется.

— Нет! Неправда!

— Не кричи, — снова шикает на меня Эмек. — Это правда. Бычок знает, что говорит.

Вот почему Эмек вернулся такой расстроенный. Но этого не может быть! Зачем морлокам такое устраивать? И вдруг я вспоминаю галок, в которых они стреляли в зоопарке.

— Но зачем? — беспомощно спрашиваю я и чувствую, как по щеке течет слеза.

Быстро вытираю ее ладонью. Не хочу, чтобы они видели, как я реву.

— Потому что они так поступают. И всё тут. Вот такие они, — пожимает плечами Эмек.

— Поехали с нами, Рафал, — говорит Лидка. — Что ты будешь тут делать зимой?

— А как же твой папа? — спрашиваю я.

— Я надеюсь, что с ним ничего не случилось и что он где-то спрятался. Я оставлю ему записку в твоем старом погребе, он знает, что я поначалу там пряталась. И ты тоже можешь написать.

Могу, да — ведь в погреб меня привела Стелла. Если она вернется, то первым делом пойдет туда. Но… как же я оставлю Дедушку? Знать бы хоть, что он в безопасности! Сбежал ли он из Квартала? Не думаю. Он ведь сам говорил на прощанье, что будет ждать меня в нашей новой комнате.

Долго думаю, рисую на песке круги веткой.

— Хорошо, — наконец говорю я, — поплыву с вами.

Это только часть правды, на самом деле мой план сложнее, но этого я им не говорю.

Глава 4

Ночь я провожу почти без сна. То засыпаю на минутку, то просыпаюсь — а иногда даже не знаю, сплю я или нет. Эмек ровно посапывает в своем гамаке. Он умеет засыпать сразу же, как только закроет глаза, и так же быстро просыпаться. Я завидую его умению.

Жду, пока серебристый свет луны и звезд в щелях между досками побледнеет и растает в первых лучах солнца. Ждать приходится ужасно долго, а еще говорят, что летом ночи коротки. Эта ночь все тянется и тянется.

Наконец небо из черного становится синим. Я встаю с ящиков так тихо, как только могу. Беру шапку, куртку, связываю ботинки шнурками и вешаю на шею, а затем, затаив дыхание, вынимаю из мешка одну буханку хлеба — Эмек не будет на меня сердиться. Он спит, свернувшись клубком и подложив руку под щеку. Бумаги нет, поэтому я беру чистый кусок доски, которая отвалилась от ящика, и пишу на нем обугленной щепкой: «Пошел посмотреть, что с Дедушкой. Скоро вернусь. Рафал». Оставляю дощечку на своем одеяле. Рядом кладу часть денег, которые дала Стелла, — на всякий случай. Потом через дыру в полу спускаюсь вниз. Это нелегко, когда на шее ботинки, под мышкой куртка, а за пазухой хлеб, но мне каким-то образом удается.

Небо на востоке розовеет. На деревьях запели первые птицы. Воздух пахнет влажной травой. Я сажусь на пенек, надеваю ботинки и поплотнее натягиваю шапку. Волосы уже начали отрастать, теперь у корней они черные — Лидка говорит, это выглядит очень забавно. Пытаюсь запихать чубчик под шапку, смотрю на свое отражение в стекле, прислоненном к стене павильона. Так себе, но лучше не будет. Вдруг боковым зрением я улавливаю какое-то движение между кустами. Сердце уходит в пятки. Медленно поворачиваю голову. Это шакал — пристально смотрит из-за листьев.

— Я вернусь, — говорю я ему и направляюсь к выходу из зоопарка.

Конечно, через ворота я не пойду. Вылезу через дыру в заборе. Но все равно нужно идти в том направлении, потому что там мост. Прохожу мимо белой виллы, где живет больная жена директора. Все еще спят.

Так странно идти по улице. Меня снова колотит нервная дрожь, хоть я и пытаюсь ее унять всеми силами. Чувствую себя беззащитным, как будто вышел из дома голышом. Но думать об этом нельзя, иначе растеряю последние остатки храбрости! Куда идти?

Перебегаю через улицу, вхожу в парк. Он пока еще совсем пустой. Надо дойти до круглой площади — той, которую мы со Стеллой переходили… как она называлась? Ага, вспомнил! Площадь Ветеранов! Там была трамвайная остановка. Я видел на Тарговой ребят, которые ехали на трамвае, уцепившись сзади за «колбасу». Поеду через реку тем же самым способом. По-моему, так безопаснее, чем идти пешком. Конечно, можно сесть в трамвай и купить билет, но я боюсь, что кондуктор догадается, кто я.

Выхожу из парка, вижу остановку. На улице появляются первые прохожие — они заспанные, наверно, едут на работу. На остановке стоит мужчина с газетой под мышкой, на скамейке сидит женщина в голубой косынке.