Кукуют кукушки - Юрий Олиферович Збанацкий

— Яриська, скорее прыгай в сани, а то они меня понесут да еще расшибут о какой-нибудь пень!..

Яриська то ли не успела, то ли не захотела сесть. Она просто бежала вслед за лающей упряжкою, сразу же за двором убавившей свою прыть, так как из леса выехал лесник. Рядом с ним в санях восседал Харитон Колумбас, которому Яриська, как староста класса, должна была сегодня поставить в журнале самый обыкновенный прогул.

Заприметив прогульщика, Яриська пошла степенным шагом, а затем и вовсе остановилась, сурово сдвинув на переносье черные бровки, издали напоминавшие ласточкины крылья, что изогнулись над глазами, такими же, как у тетки Тоньки. Яриська осуждающе и вопросительно глядела на Харитона.

И тот невольно почувствовал, как предвечерний холодок пробежал у него по спине; сам того не замечая, он съежился и виновато шмыгнул носом. Сивко в свою очередь фыркал, видно обрадовавшись, что вернулся домой. Дядька Евмен довольно усмехнулся и помотал головой:

— Ну и анахвема же этот Митько, ну и сорвиголова! Собак запряг! Скоро, что твой чукча, по лесу на нарте станет гонять.

Рекс, а особенно Тузик, решив, что это не их дело — таскать чукотскую нарту, энергично высвобождались из веревочных шлей.

Дядька Евмен посмеивался себе под нос, велев Митьку выпустить собак, а сам принялся распрягать лошадь.

Пока отец с сыном занимались каждый своею упряжкой, к Харитону, успевшему слезть с саней и хмуро размышлявшему, что лучше — ждать, пока его прогонят со двора, или уйти самому, — подступила Яриська.

Харитон исподлобья посматривал на нее, выжидая, что она скажет, знал: ее слова будут для него малоутешительными. Ему хотелось разозлиться на Яриську, но никак не получалось. Она была единственной из всех девчонок в школе, кого он уважал и даже побаивался. Тонюсенькая, длинноногая, острая на язык и такая ясноглазая, что будто не глаза ее на тебя смотрят, а звезды сияют, и нет защиты от их сияния. Как глянет своими очами на Харитона — а у него и руки опустятся, и голос пропадет, и сердце оборвется. Других девчонок он и за косы мог подергать, и пинка под бок дать, а Яриське — ни за что! Если б узнал, что ее кто-то обидел, — не жить бы тому на свете.

Сейчас она жгла его своим взглядом, пренебрежительно скривив розовые губки, и молчала. Харитону стало не по себе, хотел отвести от нее глаза, но вместо этого выдохнул глухо:

— Ну, чего смотришь? Не видела?..

Яриська будто только и ждала такого вопроса.

— Конечно, не видела! И никто не видел. Ах да, вас, кажется, сегодня не было в классе?

Еще и бровью повела, точь-в-точь как это делала Мария Петровна.

У Харитона даже под ложечкой заныло. Скажи это кто-нибудь другой, он бы ни за что не сдержался, а на Яриську даже рассердиться не мог.

— Ну, не было, ну и что? Солнечное затмение сделалось в классе, что ли?

Теперь заморгала глазенками Яриська, растерялась; она не ждала такой отповеди. С удивлением и интересом смотрела девочка на Харитона, в глазах ее появилось нечто новое. Они теплели, в них появилось сочувствие и даже одобрение его словам.

Сказал он, собственно, не ахти какую мудрость, но независимый тон, рыцарское бесстрашие возвысили его в глазах девочки. Ей захотелось сказать ему что-нибудь приятное.

— Между прочим, мы тебя выгородили…

Теперь захлопал глазами Харитон, даже рот раскрыл, с удивлением и недоверием глядя на Яриську.

— Ну да!

— Вот тебе и «ну да». Федько, как всегда, ляпнул, что Колумбас отправился в путешествие, а я сказала, что у тебя зуб заболел, и мама повезла тебя в поликлинику…

Харитон поморщился. У него и впрямь сразу же заныл коренной зуб, тот самый, с дуплом. Зубная боль Харитону была ненавистна, но еще страшнее казалась бормашина — при одном воспоминании о ней холодело внутри.

Девочка тотчас поняла его состояние и сразу же сделалась прежней, беспощадно-насмешливой Яриськой, положившей его на обе лопатки:

— Но ты не думай, что все обойдется. Мария Петровна пообещала вечером зайти к матери.

Яриська знала, чем испортить Харитону настроение. Сник парнишка. Он не слышал, как дядька Евмен звал в хату, стоял посреди двора, смотрел под ноги, думал. Уже вечерело, солнце вот-вот спрячется, скоро наступят сумерки. Конечно, лучше бы с Митьком погонять по лесу собак, поболтать с Яриськой да и заночевать в лесниковой хате. Но тогда завтра пришлось бы вместе с Яриськой идти в школу, а главное — объяснять маме, где был, где пропадал. Самое разумное было сходить к Десне, проверить, не тронулся ли лед, дождаться вечера, прокрасться в хату, незаметно взобраться на теплую печь и заснуть. Так лучше всего хоть на какое-то время избежать неприятного объяснения с мамой. Но и с Яриськой не хотелось расставаться вот так сразу.

— Соку березового хочешь? — спросил он неожиданно.

Яриська сразу все поняла. Она уже шла напрямик со двора, она уже летела в березовую рощу, туда, где из белокорых деревьев струился в стеклянную посуду прохладный напиток. Она очень любила этот щедрый дар весны и сама себе удивлялась, как могла об этом забыть. К ним вскоре присоединился Митько, за ним увязались Рекс с Тузиком; они весело резвились, скакали по лесу, лаяли на белку, гоняли наперегонки. К вечеру примораживало, березовый сок медленно собирался на кончиках ледяных сосулек и капал в переполненную посудину. Первым схватил холодную зеленоватую банку Митько, пил, захлебываясь, не слушая Яриську:

— Ненормальный, глотаешь ледяное, опять горло заболит, потом кто виноват будет?

Митько косился на нее лукавым глазом, жадно глотал холодную жидкость. Она стекала по подбородку, капала зелеными каплями на пальто, на носки рыжих сапог, на утоптанный снег. Напившись, он передал банку сестре, небрежно бросив:

— На́, жадина, пей и не кричи! Воды ей жалко…

Яриська не стала препираться, не обиделась на дерзкие слова. Пила, запрокинув голову, щуря от удовольствия глаза. Митько некоторое время с любопытством смотрел на сестру, и в глазах у него вдруг запрыгали чертики. Резким движением руки он поддал банку, на грудь Яриськи пролился сок, он стекал на ноги, намочив чулки и ботинки. Митько, хохоча на весь лес, бросился наутек, потому что сестра не простит, поймает; хорошо, если за ворот нальет соку, а то и уши надерет. Но Яриська за ним не погналась, даже не рассердилась, рассмеялась и, вместо того чтобы наказать брата, плеснула недопитым соком на Харитона и, белкой шмыгнув за березы, смотрела оттуда озорными глазами. А Харитону так тепло, так хорошо на душе сделалось, он даже пожалел, что соку ничуть