Илийка. Не смолкает прибой - Анастасия Антоновна Зорич

Ребята вошли в зрительный зал, и Оля сказала, что раньше тут пол был каменный и на этом полу лежали набитые соломой тюфяки. На них спали грузчики, которым больше негде было ночевать. И здесь, средн них, жил Алексей Максимович.

— Какой Алексей Максимович? — спросил Миша.

— Горький, — хором ответили Оля и Витя.

— Он и работал здесь в порту, простым грузчиком, а потом — какой человек стал! А работал грузчиком, — еще раз задумчиво повторила Оля. — И вовсе не плохо, если человек грузчик, и матросом совсем хорошо быть. Держать в руках штурвал… Ты про это не слушай бабушку… А работать тогда было совсем не так, как теперь, по Горький работал…

Трудно было себе представить, что эти стены, бело-розовые под мрамор, были когда-то совсем другие — грязные, щербатые, и люди валялись на полу, голодные, оборванные…

— Наверное, здесь Горький и для пьесы «На дне» что-нибудь увидел, — сказал Витя.

— Мне бабушка не позволила читать «На дне», — проговорил Миша. — У нас книжный шкаф запирают на ключ, мне дают книги, а сам я не могу брать, какие захочу.

— Молчи лучше, Мишка. Это ты сам себя так дома поставил, что все тебя сосунком считают, — заметил Витя.

Однако Миша не обратил на его слова внимания. Попробовал бы Витька посидеть в его шкуре! Интересно, как бы он сумел себя «поставить», когда с тобой дома почти никто и не разговаривает. Но не объяснять же все это. И Миша, оглядевшись, заметил:

— А почему Горький не сказал, чтоб сделали всё так, как сейчас?

Оля укоризненно покачала головой.

— Он же не сразу знаменитым стал. И царское время было. Ну, прямо ты, Мишка, такой некультурный! У нас любой мальчишка в порту так не спросит!.. Тогда страх какое время было. Мне деда рассказывал, как подрядчики их брали на работу. Тех, которые слабые и больные, считали за полчеловека. Им платили на двоих, а то и троих один пай. Пай — столько, сколько надо платить одному человеку. Л они уже потом делились этими грошами.

— И мой дед про это говорил, — подтвердил Витя. — И у нас, в Новороссийске, так было. Дед грузил суда, и батя сначала был грузчиком, а вечером учился. Только это уже, конечно, при Советской власти. На крановщика выучился… Он всегда кранами интересовался. Ему после войны предлагали другую работу, спокойную и денег больше.

— А чего он не захотел? — спросил Миша.

— Краны любит. Он со мной тогда тоже советовался. Я ему так и сказал: правильно, батя! Возвращайся в порт. Я тоже обязательно буду крановщиком.

— Непонятно вы живёте, с вами взрослые советуются, разговаривают, и с тобой, и с Олей!

— Как же иначе! А если надо в доме помочь? Вот я иногда брался мешки зашивать, или палубу мести после зерна, или еще какая-нибудь работа в порту. Смотришь — матери на базар принесешь…

— Так ты ж несовершеннолетний, тебе нельзя работать, — сказал Миша.

— И где ты такого набрался?! Мой дед и отец с восьми, с десяти лет начинали, а я в четырнадцать — маленький? А Николай Островский таким уже воевал, да как…

— Скажи, Миша, а кем ты будешь? — спросила Оля. — Институт кончу… — нехотя ответил он.

— Какой? Кем ты будешь? — Витя тоже с интересом смотрел на него.

— Ну, какой-нибудь, еще сам не знаю. Может быть, врачом. У дедушки есть знакомый профессор в медицинском… Он советовал. Туда меня устроят, так говорила бабушка, — смущенно закончил Миша.

— Устроят! — презрительно проговорил Витя и стал внимательно рассматривать картину «Богатыри». А ведь и вправду батя похож на русского богатыря…

— Молчал бы уж! — с досадой сказала брату Оля.

Миша еще больше смутился. Удивительно, все здесь представляется не так, как дома. Вот он никогда не задумывался; кем будет, бабушка решит, как захочет. А если он что и надумает, все равно они сделают по-своему. Миша мечтал, правда, о путешествиях. Но только тогда, когда читал Фенимора Купера, Жюля Верна. Стоило ему отложить в сторону книгу — и мысли о путешествиях исчезали. Он не любил ходить один даже в садик. «Какие же тогда путешествия? С бабушкой за руку», — горько подумал он о себе.

Боязнь осталась у него с детства. В садике обязательно встречались мальчишки, которые смеялись над его длинными волосами и челкой на лбу. Одно время бабушка хотела сделать из него пианиста и заставляла носить такие волосы. Потом, по настоянию учительницы, их остригли. Тогда мальчишки нашли себе другую забаву: они хохотали над его помпоном на вязаной шапочке. Дергали за этот помпон до тех пор, пока он не отрывался. Бабушка потом бранилась и снова пришивала ненавистный помпон.

Во дворе с ребятами он тоже не играл. Не разрешала бабушка. В школе мальчики на него почти не обращали внимания, а девочки любили его дразнить и щипать и называли «маменькиным сынком». Это было обидно и не очень понятно — чем же он отличается от других ребят?

Мише даже в голову не приходило, что ребята могут думать уже теперь об учении и о работе. Что у них есть уже какие-то свои планы на будущее. А у него никаких таких планов и вообще никаких твердых мыслей насчет будущего нет.

Оля хочет быть около моря. Правильно, конечно. А Витя станет крановщиком, потому что. грузчикам трудно работать. Он, Миша, когда шел через порт, тоже подумал, что грузчикам трудно. Подумал и все. К нему, он так считал, это отношения не имеет. А вот Витя думает иначе: он сам будет работать на кране, чтобы легче было грузчикам. И не станет ждать, пока это сделает кто-то другой…

Они вернулись в фойе.

— А что, Оля, если я здесь схему карманного радиоприемника достану. Мне она очень нужна. В библиотеке, наверное, есть подшивка каких-нибудь радиожурналов? — спросил Витя.

— Конечно, есть. Вечером запишись и бери, — ответила Оля.

— Понимаешь, я делаю по одной схеме приемник…

— Сам? — удивился Миша.

— Ну да, сам. Так вот я его немного усовершенствовал, и он работает теперь ужасно тихо. Надо посмотреть, как в других схемах сделан усилитель. У меня конденсатор… — Вите не дали договорить.

Явился Семен.

Его даже трудно было узнать. Нижняя половина лица была очень смуглой — подбородок, щеки. Зато резко выделялся высокий незагорелый лоб, прямые, как стрелки, брови и в глазах появилось больше веселых желтых точечек.

— Даже одеколоном побрызгали. Пахнет, как настоящая акация, — сообщил он, подставляя голову Оле, чтобы она убедилась, и одновременно протягивая Мише сдачу. Но