Стихи духовные - Автор Неизвестен

с напевом и складом, носит в душе своей, да не умеет выразить. Вызвались старцы за мир постонать, выделились на видное место за всех поплакать и вслух рассказать про людскую скорбь и напасти. Теперь они — выборные от всего мира ходатаи и жалобники.

Не велел Господь нам жити

Во прекрасном раю,

Сослал нас Господь Бог

На трудную землю.

Ой, раю мой, раю.

Прекрасный мой раю!

Век правдой жити —

Нам зла не творити,

От праведных трудов,

От потного лица

Пищи соискати!..

Воистину сердечное умиление! — повторял седой человек.

— Ой, болезненькие! Миляги несчастные. Ох, сердечные, Богом обиженные! — вторили женские голоса.

И, глотая обильные слезы, женщины утирали их рукавами, не двигаясь с места и готовясь слушать до самого вечера»[1].

Существенно признание одного из старцев, пение которых описывает С. В. Максимов, — деда Матвея, ослепшего в младенчестве и не помнящего «свету белого»: «Я пою, а в нутре как бы не то делается, когда молчу либо сижу. Подымается во мне словно дух какой и ходит по нутру-то моему. Одни слова пропою, а перед духом-то моим новые выстают и как-то тянут вперед, и так-то дрожь во мне во всем делается. Лют я петь, лют тогда бываю; запою — и по-другому заживу, и ничего больше не чую. И благодаришь Бога за то, что не забыл он и про тебя, не покинул, а дал тебе такой вольный дух и память»[2].

Сказанное не означает, что знатоками духовных стихов были только калики перехожие. В часы домашнего досуга или спокойной работы крестьяне да и благочестивые горожане напевали эти произведения. Один из собирателей народной поэзии в северных районах России писал: «Великим постом на посиделках девицы и молодицы вместо песен поют духовные стихи»[3]. В старообрядческой, шире — вообще в раскольничьей среде знание духовных стихов, особенно новых лирических и лироэпических, было обязательным для всех, поскольку они участвовали в молениях, где такие стихи исполнялись хором. Вот одно из описаний обстановки, в которой совершались старообрядческие моления (в начале XX в.):

«Мы приехали глухой летней ночью в одну одинокую деревушку... Большой крестьянский дом, заросший кругом березами. Тихо открыли нам ворота и повели в дом. Вдруг долетело тоскливое, как будто могильное, пение. Однообразное, стройное, оно быстро настраивает душу на молитвенный лад... Потом большая горница, залитая ярким, ярким светом. Чистые бревенчатые стены, из которых передняя вся уставлена иконами. Иконы все древней живописи, и видно, что заботливо ухаживают за ними: нигде ни пылинки, ни соринки. Направо полки с книгами Священного Писания, бережно уложенные.

Комната полна народу <...>. Тут есть мужчины и женщины. И среди них преобладает решительно белый и черный цвет в одеждах. Эта любовь и особое уважение к черному и белому весьма характерна для старообрядчества и удивительно гармонирует с тем мистическим настроением, которое царит на этих богослужениях да и вообще родственно всему быту людей старой веры.

Кругом лица людей, которые молятся. Молитва видна в их глазах, в истовой позе <...>.

Все это обряды, скажут. Да, обряды. Но кто поручится, что под грустное пение священных песен, при умиленных взорах на лики святых икон, ярко освещенных восковыми свечами, в этой торжественно-таинственной обстановке «борцов за свою веру» — душа их — простых людей — не «взыскует града божия? <...>

Таким образом, особенностью обрядов старообрядчества является: особое благочиние, стройность, некоторая таинственность обстановки и т. д.

И приходится полагать, что за всем этим скрываются религиозные искания, стремление ко всему святому. Раскрыть их ясно — это значит создать духовный образ «раскольника», увидеть, что за этим словом стоит не что-то неприятное, темное, а главным образом своеобразное»[4]. «Любят они сами петь их (духовные стихи. — Ф. С.), любят слушать пение других. Я никогда не забуду этот грустный тягучий напев, что так сильно влияет на душу. Я никогда не забуду минут, когда эти неуклюжие порой для чтения стихи в напеве старообрядцев преображались в хорошую мелодию. А те вдохновенные лица и слезы в глазах исполнителей и слушателей!»[5]

* * *

Живут в «своем» времени герои всех жанров устного народного творчества: волшебных сказок — в очень отдаленном прошлом, былин — в Киевской Руси, баллад и бытовых сказок — в относительно недавнем прошлом, лирических песен и частушек — в настоящем... Время действия в отдельных духовных стихах тоже может быть вполне определенным и ограниченным (например, при императоре Диоклетиане), но если иметь в виду духовные стихи в целом, оно начинается с «сотворения мира» и продолжается после кончины существующего мироздания. И дело не только в размещении изображаемых событий по всей протяженности его, но и в связи их постоянно действующими и перспективно бесконечными персонажами.

Открывающие наш сборник варианты стиха о Голубиной Книге дают ключ к пониманию временной масштабности духовных стихов. Начало человечества (жизнь первых людей — Адама и Евы) — оно же начало первого варианта; второй вариант завершается преддверием кончины мира, господством антихриста («При последнем будет при времени»; см. ниже). Но начало и конец мира лишь внешние рамки, в пределах которых проявляет себя динамика космогонического времени.

По вариантам стиха о Голубиной Книге выделяются три сферы — небесная, земная и подземная. Предметы и явления первой сферы зачались от Бога (солнце от лица его, месяц от темечка...); в земной сфере сословная иерархия — от частей тела Адама, а явления собственно человеческой деятельности «рождаются» от «отца» или «матери»: всем городам отец — Иерусалим, всем церквам мать — церковь Богородицы в Иерусалиме и т. д.; тот же характер порождения имеют основные атрибуты земной поверхности (горы, моря, озера, реки). В некотором смешении с животными, обитающими на земле, но все же заметно обрисовывается подземная сфера: на семи китах земля стоит, единорог (белояндрих-зверь) горы держит; по некоторым вариантам стиха стрефил-птица, живущая на морском камне, выполняет роль недоброго хозяина океана и колеблет его. Таким образом, все небесное — от Бога, земное социальное — от человека (только опосредованно, через Адама, от Бога), культура и земная поверхность — от освященных деяниями Христа предметов, поэтому получивших особый духовный смысл; подземная сфера ни по происхождению, ни по функциям никакого отношения к Богу не имеет.

Верх и низ, светлое и темное, между ними земное, человеческое с высоким и низким, светом и тьмой. Ученые считают, что кипарис («всем древам мати») — трансформация мифического