Со всеми наедине: Стихотворения. Из дневника. Записи разных лет. Альмар - Александр Исаакович Гельман

Дорогой Анджей, прими наши поздравления с 90-летием, с таким прекрасным юбилеем! Конечно, мы поздравляем и Кристину с вашим большим семейным праздником, дай Бог вам крепкого здоровья, новых сил для новых деяний! В России в эти дни многие люди думают о тебе, вспоминают твои замечательные фильмы, радуются твоему долголетию! Теперь будем ждать твоего 100-летия – осталось сделать один широкий шаг! А ты на такие шаги мастер!

2017

Июль

Памяти Юрия Алексеевича Рыжова

Позавчера вечером жена говорит: «Позвони Рыжову, что-то я беспокоюсь». Было половина одиннадцатого, я позвонил. Голос у Юрия Алексеевича был слабенький, между словами настораживающие паузы. Оказывается, он был в больнице, два дня назад вернулся, я этого не знал. Спросил его: «Может, приехать к тебе – сейчас или завтра?» – «Нет, нет, все у меня есть, дочки, внуки все время возле меня». Катя, старшая дочка, которая была в это время у него, взяла трубку – она была спокойна, сказала уверенно: через несколько дней папа окрепнет, приезжайте. Я и подумать не мог, что через несколько дней поеду прощаться.

Как-то я повел его обедать в кошерный ресторан в синагоге на Большой Бронной, ему понравились кухня, обхождение, и мы стали туда изредка захаживать. С месяц назад он позвонил, сказал: «Слушай, что-то мы давно не были в синагоге…» Договорились: вот малость потеплеет, чтоб можно было на свежем воздухе, на крыше пообедать, и обязательно пойдем.

После смерти Олега Ефремова последние почти двадцать лет у меня не было человека ближе по духу, по ощущению происходящего на этом белом свете. Встречались нечасто, но по телефону говорили временами почти каждый день.

Его оценки людей и ситуаций, аналитические основания, из которых исходили его жесткие нелицеприятные выводы, касающиеся российской политики последних лет, свидетельствовали о высочайшем интеллекте, о подлинной мудрости. Он смотрел в корень и видел, что корень гниет.

Жалко, очень жалко, что он ушел. Отсутствие его голоса, его мысли, его тревоги, его открытости, смелости – поистине невосполнимая потеря для России.

А мы, кто его близко знал, кому он дарил свою дружбу, мы потеряли родного человека, которого будем помнить, вспоминать, у которого будем учиться жить, пока живы.

7 августа

Хиросиме 72 года! За эти годы опасность атомной войны выросла не в семьдесят два раза, в семьдесят две тысячи раз.

Люди, я вас презираю! И себя в том числе. И пишу это безо всякой надежды, что вы очнетесь, что что-то с вами произойдет, что вы восстанете против смерти, которая нависла над вами, над вашими детьми! Не верю я в это! Будет, будет атомная война, вы ничего не сделаете, чтобы ее не было! Не сделаете!

Вы не способны!

Мы не способны!

2018

24 марта

Наедине со всеми

Я всегда ощущаю себя в одном шаге от страшной беды – я всегда внутренне приспособлен к тому, чтобы снова стать таким, каким был тогда, в фашистском гетто. Это непреодолимая, неистребимая, жуткая готовность: если придется, я очень быстро снова привыкну и поведу себя смиренно – эта готовность образовалась в каком-то мерзком уголке души, по-видимому, восемьдесят пять лет назад, тогда, там, в Бершади. Я иногда даже хочу этого, – чтобы не питать никаких иллюзий относительно того, что я собой представляю, что представляют собой люди.

Я прежде никогда в этом не признавался даже самым близким. Но в какой-то момент я понял, что обязан об этом честно написать – чтобы было до конца ясно, что люди могут сделать с людьми. Я никого и ничего не боюсь, но в то же время я готов смиренно снова стать рабом. Это не трусость, это жуткий опыт, полученный в детстве, когда душа мальчишки ничего не понимала, ничего не различала. В меня внедрился инстинкт раба. Я могу с уверенностью заявить: Чехов ошибался – раба по капле из души не выдавить.

Я не могу забыть, какими люди могут стать – как они могут по-скотски обращаться с другими и как смиренно могут терпеть скотское обращение с собой. Это трудно все время помнить – но забывать об этом очень опасно. Человек при определенных условиях способен озвереть. У меня язык не поворачивается сказать, но я обязан сказать: каждый человек. Скажу чуть мягче – почти каждый. Мы обязаны знать, при каких условиях это с нами может произойти, и делать все необходимое для того, чтобы такие условия не могли наступить.

Что это за условия?

Это вседозволенность одних по отношению к другим. Когда одни люди считают себя вправе делать с другими людьми все что угодно. Это уже начинает происходить, это уже происходит в России. Только что, несколько дней назад, произошло тяжелое, повергшее меня в отчаяние событие: власти предложили рядовым гражданам патриотическую игру – придумывать красивые, запоминающиеся названия новым смертоносным ракетам, и тысячи наших соотечественников с энтузиазмом, весело, радостно приняли участие в этой игре, вовлекая в нее даже малолетних детей.

Мы слишком далеко зашли в этих играх.

Боюсь, их уже не остановить

19 августа

Человек не должен стремиться быть полностью понятным себе и другим. Некоторая загадочность, неожиданность реакций, поступков делает человека забавным, интересным, привлекательным – при условии, что это не игра, а естественные проявления личности.

22 октября

У нас, вместо того чтобы любить свое дело, свою работу, любят Родину.

У нас, вместо того чтобы по-настоящему, озабоченно любить свою семью, своих родителей, своих детей, любят Родину.

У нас, вместо того чтобы трезво, критически относиться к деятельности руководства – от бригадира до президента, любят Родину.

У нас, вместо того чтобы уважать, любить мудрость, глубокий ум, талант, любят Родину.

У нас, вместо того чтобы испытывать благоговение перед жизнью каждого человека, любят Родину.

В результате наша любимая Родина, Россия, бог знает уже сколько времени не может вырваться из отсталости, из бедности, из жестокости. «Жизнь – копейка» – беспощадный приговор русского языка, русской речи нашему способу, нашим навыкам любить Родину.

7 октября

В те дни, 25 лет назад, я отчетливо ощущал, что из Белого дома к власти рвется мрачная, черная сила. К тому же, будучи евреем, я не мог не почувствовать, не увидеть антисемитский заряд этой силы. Поэтому, выбирая из двух зол меньшее, а другого выбора не было, я был на стороне президента. Я и сегодня не вижу оснований для того, чтобы отречься от