Со всеми наедине: Стихотворения. Из дневника. Записи разных лет. Альмар - Александр Исаакович Гельман

пример – объединенная Европа, но и она переживает трудные времена. Тут масса новых вопросов, проблем, конфликтов, которые способен изображать, обсуждать современный театр. Новые фигуры, новые герои, носители новых мировоззрений. Люди очень трудно расстаются с привычными формами патриотизма. Сегодня прежде всего надо быть патриотами жизни, ибо ей – жизни как таковой – угрожает гибель. Сугубо национальный патриотизм все чаще оказывается опасным. При этом новые чувства не должны уничтожать старые, привычные – люди должны научиться их сочетать, совмещать. Местнический, национальный патриотизм должен признать превосходство глобального самосознания. Гражданами мира пока ощущают себя очень немногие люди во всех странах, а нарастающие опасности, да и новые перспективы все отчетливее нуждаются в планетарной гражданственности, планетарной солидарности.

Искусство сможет способствовать переменам общественного сознания, если будет отражать главные стратегические конфликты современности: противоречия между планетарным характером новых опасностей и засильем, укорененностью местнических, групповых, националистических интересов. Мы не только русские, немцы, англичане: мы – земляне, наша родина – планета Земля. Космополитизм из явления сугубо отрицательного, в России привычно осуждаемого, обретает сегодня позитивный характер, востребован проблемами обеспечения международной безопасности, обретает черты спасительности. Выбор суров: компромиссы во имя объединения интересов разных стран или мировая ядерная война. Театр способен показать психологические, духовные препятствия на пути к обретению человеком статуса гражданина мира.

31 декабря

Предновогоднее

Что-то не настроен я бурно и весело встречать приближающийся новый год. 2020 – слишком красивое число. Эти два нуля – два зеркальца: в одно посмотришь – вроде ничего, большую часть дня пока еще забываешь, что ты старик, глаза не потеряли прыткий интерес к женщинам, слова складываются в строчки; в другое посмотришь – видишь вывешенный под Новый год мерзкий хвастливый плакат ракетчиков «После нас – тишина» и ощущаешь себя никем, ничем, ничтожеством, с которым можно делать и уже делают все что угодно. Внутри себя, внутри небольшой горсточки близких тебе людей ощущаешь еще возможность быть счастливым, радовать и радоваться, но внутри мира, общества, внутри истории – сплошное неразумие, абсурд, дикость. В последние годы я не перестаю ощущать желание «выйти из истории».

Тем не менее звоночек приближающегося Нового года сбивает, переключает настроение на беззаботный лад присутствия вечности в нашей короткой жизни.

Мы вечны, пока живы!

Да здравствует Новый год!

2020

3 марта

Из записок верующего атеиста

Когда-то и я жил во Львове.

Это было более шестидесяти лет назад, с 1949-го по 1954-й. Один год я работал на чулочной фабрике поммастера по ремонту чулочных автоматов, остальное время учился в Львовском военном училище имени Николая Александровича Щорса, которое располагалось прямо напротив знаменитого Лычаковского кладбища – через улицу, по которой шел трамвай… забыл, какой номер. Я поступил в училище потому, что подошло время идти в армию, а я не хотел уезжать из Львова, у меня была девушка, на которой я собирался жениться. Девушка вышла замуж за лейтенанта, окончившего наше училище на два года раньше меня, а я в результате прослужил в армии восемь лет, и только в шестидесятом, когда Хрущев сокращал вооруженные силы СССР, мне удалось стать опять нормальным штатским человеком.

Обширное зеленое Лычаковское кладбище, заполненное солидными надмогильными постройками, скульптурами, красивыми оградами, служило нам, курсантам, местом любовных свиданий. Это был наш парк культуры и отдыха, там, за могильными плитами, на бетонных и чугунных скамейках, мы целовались с девчонками, и не только целовались, прости Господи.

Из Львова я уехал в Севастополь, из Севастополя на Камчатку, из Камчатки в Кишинев, из Кишинева в Ленинград, из Ленинграда в Москву. Много чего со мной произошло за это время. Про Львов я забыл. Совсем забыл. Вспоминал, только когда надо было заполнять суровые советские анкеты – где, когда, кем, чем занимался. Во Львове жил мой друг, друг детства – Йосиф Штернберг, но в начале семидесятых он уехал в Израиль. Я приезжал на два дня попрощаться с ним. И это было последнее мое посещение Львова. Больше никакой надобности думать о Львове, вспоминать Львов у меня не было, и я не думал, не вспоминал. И так тянулось, тянулось, тянулось, пока однажды, уже в Москве, не позвонил мне какой-то человек, какой-то Боря не то Озеров, не то Осетров, и не сказал, что он руководитель львовского театра «Гаудеамус» и в этом театре то ли репетируют, то ли уже поставили мою пьесу «Скамейка», а до этого, доложил Боря, «мы играли вашу пьесу «Протокол одного заседания». Я заинтересовался – пьесу «Скамейка» в ту пору в Москве Ефремову, а в Ленинграде Додину не разрешали репетировать, мы с Ефремовым ходили к министру культуры, к Демичеву по этому поводу, он прочитал, ему не понравилось, чем дело кончится, было неясно, а тут, оказывается, во Львове уже репетируют или даже играют. Где-то мы с Борей Озеровым встретились, не помню где, кажется, при этом присутствовал Юлик Смелков, царство ему небесное, был такой славный театральный критик, Борин друг. Я тогда любил выпить, сейчас тоже люблю, но нельзя – может быть, мы сидели в ресторане ВТО или в ЦДЛ. Тут я и вспомнил про Львов – как же, как же, я же там жил, служил, я там кончил пехотное училище, я там шагал прикарпатским строевым шагом. Был такой особый строевой шаг, который ввел в войсках Прикарпатского военного округа маршал Конев. Правая нога вперед, левая рука назад, левая нога вперед, правая рука назад. Наше училище отрабатывало этот строевой шаг, мы первые в мире зашагали этим уникальным строевым шагом, и я много раз видел своими глазами маршала Конева, он приезжал смотреть, как идет освоение нововведения, а шло оно весьма успешно, и душа маршала радовалась.

Я собирался поехать во Львов посмотреть «Скамейку» – на сцене эту мою пьесу я еще не видел. Но почему-то не поехал, что-то помешало. И вдруг я узнаю – Боря Озеров звонит и сообщает, что он привозит «Скамейку» в Москву, играть будут в Доме ученых один раз, только один раз.

Могу сказать, что тогда это было заметным театральным событием в Москве. Пьеса была опубликована, ее многие читали, было известно, что ставить ее даже Ефремову не разрешают, а тут какой-то львовский театр ее покажет. Зал был набит. Принимали прекрасно, хлопали от всей души. После спектакля поехали ко мне домой. С артистами, с Борей, опять же, кажется, при этом был и Смелков, жена наварила пельмени, мы крепко выпили, и я снова вспоминал про Львов, про то, как начальник нашего училища генерал-майор Орлов издал приказ – не пускать