Со всеми наедине: Стихотворения. Из дневника. Записи разных лет. Альмар - Александр Исаакович Гельман

Там, в Белом доме, в ту ночь мне стало вдруг отчетливо ясно, какое именно преступление содеяли путчисты. Эти люди, эта кучка посредственностей, возомнив, что они владеют истиной, что они знают, как и куда надо вести народ, совершили государственный переворот, пытаясь всем навязать свои убогие идеалы и оценки, свои солдафонские представления о добре и зле. О том, что их притязания или их критерии могут быть несостоятельными, им даже в голову не приходило. Это был акт беспредельной самоуверенности, наглого большевистского высокомерия. Ведь при всех тяготах и трудностях нашей жизни высочайшим благом было то, что не стало насилия немногих над многими, что есть свобода слова, мысли, что впервые избрали президентом России того, кого хотело большинство. Но для них все это ничего не значило, ноль. Вы даже представить себе не можете, как остро в ту ночь в Белом доме ощущалась вся наглость этих ничтожеств, всего этого режима, который виноват уже хотя бы тем, что сделал возможным, чтобы люди с такими незначительными мозгочками были в состоянии так о себе думать, мнить, до такой степени не видеть себя со стороны.

Там, в Белом доме, в ту ночь мне вдруг стало совершенно ясно, что они опоздали. Конечно, они не могли исчезнуть с исторической сцены незаметно, рассеяться, как туман, как дым. Они не могли вдруг испариться. Они должны были дать отпор, дать бой, генеральное сражение. Но когда они наконец на это решились, оказалось, что уже поздно. Они никак не могли понять, что же им мешает, почему у них дрожат руки, почему подкашиваются ноги, – а это было потому, что они опоздали. Слава богу, опоздали. Слава их глупости, недальновидности. Слава Горбачеву, потому что, как бы мы ни относились к нему, к его манере маневрировать и манипулировать, мы должны все же признать, что именно благодаря его искусному маневрированию и манипулированию они оттягивали свой удар и в конце концов не успели, опоздали. Слава Ельцину, потому что хотя они и опоздали, они по глупости своей об этом знать не могли, они не догадывались об этом, и поэтому нужен был Ельцин, который ткнул их мордами в тот факт, что они опоздали.

Там, в Белом доме, в ту ночь я себя спрашивал: кто они, эти молодые ребята на баррикадах у Белого дома? Почему они здесь? Кто мы сами такие, сидящие всю ночь в кабинете Бурбулиса? Что мы тут делаем? Кто такой Бурбулис? Кто такие его помощники, его охранники? Что они защищают? Что они сохраняют? И я догадался, в чем дело. Все дело в том, что все мы были владельцами, собственниками. Вот почему мы находились вокруг или внутри Белого дома. За шесть лет перестройки мы успели стать собственниками, и мы пришли защищать нашу собственность – нашу свободу. Пусть еще неполную, еще урезанную свободу, но уже многообещающую, уже прельстительную, уже дорогую, как сама жизнь. Но если бы люди к 19 августа обрели в собственность не только свободу, но и экономические, материальные ценности, движимость и недвижимость, тогда бы на баррикадах собрались не десятки тысяч, а миллионы москвичей. Тогда бы этому ГКЧП путч мог бы только присниться в страшном сне, о котором они постарались бы забыть сразу же, как проснулись. Ведь все эти уродства, все эти организации – аббревиатуры наподобие ГКЧП, ЦК КПСС, ДОСААФ, ВЛКСМ и прочие в этом ряду, все это есть не что иное, как порождения несуверенной, бесхозной, ничейной, так называемой государственной, собственности. Этого величайшего обмана и самообмана всех времен и народов. Бедная, бедная Россия, как она клюнула семьдесят четыре года назад на эту удочку, на этот крючок и как ей теперь приходится его выхаркивать с кровью…

Там, в Белом доме, в ту ночь я увидел новую политику и новых политиков – основу, фундамент российской демократии. Это было другое, новое поколение, обладающее другой ясностью, другой четкостью видения. Новое, системное, не отягощенное предрассудками мышление этому новому поколению политиков дается без натуги, как нечто само собой разумеющееся. Деление общества на антагонистические непримиримые классы или на русофилов и западников вызывает у них усмешку. Для них это мировоззрение с белой бородой, то есть нечто безнадежно устаревшее. Их подход к обществу структурен – все можно изменить, переделать, пересоставить, перемонтировать. Неделима лишь личность индивидуума. Они принимают решения по сложнейшим проблемам, хорошо подумав, но быстро. Быстро думать хорошо – это для моего поколения нечто чуть ли не аморальное, а для них это уже нормальное требование к кадрам. Я должен со всей ответственностью сказать: если те, кто начал государственный переворот, оказались во многих отношениях неготовыми к собственной затее, то те, кто его сокрушал, кто ему противостоял, к своей роли, к своей работе были вполне и хорошо подготовлены. Они были подготовлены уже тем, что у них было уверенное, обоснованное видение перспективы движения общества. Для меня в определенной мере был неожиданным переход ряда офицеров, генералов армии и КГБ на сторону Ельцина, а они не только были уверены, что это возможно, но знали, как этому помочь, как подтолкнуть. Угадывание, разгадывание планов противника, его сильных и слабых сторон, направленность его возможных рассуждений по поводу того или иного события – все это в штабе Ельцина осуществлялось с очень высокой степенью точности. Конечно, были и ошибки, промахи, но их здесь быстро признавали и исправляли. Именно в ту ночь, с 19 на 20 августа, я впервые ощутил уверенность в том, что преобразования в России уже необратимы

Теперь, когда все позади, мы знаем, что самой опасной и трагической была не эта, а следующая ночь, когда был отдан приказ взять Белый дом, когда погибли трое его защитников. Даже 21 августа утром и позже, до обеда, тревога не покидала страну… Но это теперь, а тогда мы, проведшие ту, первую, ночь в Белом доме, полагали, что она была самой трудной, решающей и что с наступлением рассвета опасность пошла на убыль. Тем более что генерал Кобец, заглянув утром к Бурбулису, уверенно подтвердил свой ночной прогноз: «Всё, – сказал он, – раз они этой ночью не решились, они уже не решатся никогда». Нам с Юрой Карякиным передалась эта уверенность генерала, поэтому, когда в начале седьмого мы вышли из Белого дома, настроение у нас было приподнятое. Мы были оба довольны, что провели эту ночь здесь, пережили то, что пережили. «Нам здорово повезло», – сказал Карякин, и я был с ним согласен. Мы шли по направлению к гостинице «Украина», продираясь через