Жуазель - Морис Метерлинк

Голос Алладины. Мы уже не увидим друг друга; двери закрыты…

Голос Паломида. По твоему голосу можно подумать, что ты меня больше не любишь…

Голос Алладины. Нет, нет, я еще люблю тебя, но теперь все стало так печально…

Голос Паломида. Я пытаюсь подняться; но душа моя слишком отягчена…

Голос Алладины. И я хочу прийти, но голова моя падает обратно… на подушку.

Голос Паломида. Ты как будто говоришь плача, против воли…

Голос Алладины. Нет; я долго плакала; теперь это уже не слезы…

Голос Паломида. Ты думаешь о чем-то, чего не открываешь мне…

Голос Алладины. То не были драгоценные камни…

Голос Паломида. И цветы не были настоящие…

Одна из сестер Паломида. Они бредят… Астолена. Нет, нет, они знают, о чем говорят…

Голос Алладины. Лучи света были безжалостны…

Голос Паломида. Алладина, куда ты идешь? Тебя как будто удаляют от меня…

Голос Алладины. Я больше не жалею о солнечных лучах…

Голос Паломида. Нет, нет, мы еще увидим сладостную зелень!..

Голос Алладины. Я потеряла охоту жить…

Молчание; затем все слабее и слабее.

Голос Паломида. Алладина!..

Голос Алладины. Паломид!..

Голос Паломида. Алла…дина… (Молчание. — Астолена и сестры Паломида с тревогой прислушиваются. Потом сиделка открывает с внутренней стороны дверь комнаты, где находится Паломид, показывается на пороге, делает знак, и все входят в комнату, двери которой закрываются. Снова молчание. Немного времени спустя дверь из комнаты Алладины также открывается; выходит другая сиделка, смотрит в коридор и, никого не видя, возвращается в комнату, оставляя за собой дверь широко раскрытой).

1894

В стенах дома

Действующие лица

В САДУ:

Старик.

Чужой.

Марта, Мария — внучки старика.

Крестьянин.

Толпа.

ЗА СТЕНАМИ ДОМА:

Отец.

Мать.

Две дочери.

Ребенок.

* * *

Старый сад, усаженный ивами. В глубине дом. Три окна первого этажа освещены. Довольно явственно видно семью, собравшуюся при свете лампы. Отец сидит у камелька. Мать облокотилась на стол и смотрит в пустоту. Две молодые девушки в белом вышивают, мечтательно улыбаясь под влиянием царящей в комнате атмосферы умиротворения. Ребенок дремлет, склонясь головой на левую руку матери. Когда кто-нибудь из них встает, ходит или шевелится, то благодаря расстоянию, особенностям освещения и тусклым окнам величественные, размеренные, редкие движения человека предстают призрачными. В сад осторожно входят Старик и чужой.

Старик. Теперь мы в той части сада, которая расположена позади дома. Сюда они никогда не приходят. Двери с другой стороны. Они закрыты, и внутренние ставни заперты. С этой стороны ставен нет, и я видел свет… Да, они все еще сидят при свете лампы. Хорошо, что они не слышали нашего приближения. Мать или молодые девушки вышли бы, может быть, и тогда что бы мы сделали?..

Чужой. Что же будет теперь?

Старик. Мне хотелось бы прежде всего увидеть, все ли они тут в зале. Да, я различаю отца, сидящего у камелька. Он ждет, положив руки на колени… мать облокачивается на стол…

Чужой. Она смотрит на нас…

Старик. Нет, она не знает, на что смотрит; глаза ее не моргают. Она не может нас видеть; мы в тени больших деревьев. Но не подходите ближе… Обе сестры умершей также в комнате. Они медленно вышивают, а ребенок уснул. Девять часов на часах, которые висят в углу… Они ничего не подозревают и не разговаривают…

Чужой. Нельзя ли привлечь внимание отца, сделать ему знак? Он повернул голову в нашу сторону. Хотите, я постучу в окно? Надо же, чтобы один из них узнал прежде остальных.

Старик. Не знаю, кого из них выбрать. Надо действовать с большой осторожностью… Отец стар и хил… мать также; а сестры слишком молоды… И все любили ее, как уже никогда больше любить не будут… Никогда не видел я дома счастливее этого… Нет, нет, не приближайтесь к окну; это было бы хуже всего… Лучше сообщить о происшедшем как можно проще, как об обыкновенном случае. Не нужно казаться слишком печальными; не то их печаль превзойдет нашу, и мы не будем знать, что делать… Пойдемте с другой стороны сада. Мы постучимся в дверь и войдем, как будто ничего не случилось. Я войду первый; они не удивятся, увидя меня; я прихожу иногда по вечерам, приношу цветы и плоды и провожу с ними несколько часов.

Чужой. Зачем мне идти с вами? Ступайте один; я подожду, пока меня позовут… Они меня никогда не видали… Я только прохожий, я чужой…

Старик. Лучше если мы пойдем вместе: несчастье, которое возвещается не одним человеком, а хотя бы двумя, не так ярко и не так тяжело… Я думал об этом, идя сюда… Если я войду один, мне придется заговорить в первую же минуту; они узнают все сразу, и мне ничего не останется прибавить; а я боюсь молчания, которое следует за последними словами, возвещающими о несчастии. Тогда-то сердце и разрывается… Если же мы войдем вместе, я скажу им, например, после долгих отступлений: «Когда ее нашли, она плыла по реке, и руки ее были сложены…»

Чужой. Руки ее не были сложены — ее руки были вытянуты вдоль тела.

Старик. Видите: говоришь, не замечая… И несчастье теряется среди подробностей… Если же я войду один, то с ними, насколько я их знаю, с первых же слов произойдет нечто ужасное, и Бог знает, чем это кончится… А когда мы станем говорить поочередно, они будут слушать нас и не заглянут в лицо ужасному известию… Не забудьте, что там и мать, и что жизнь ее держится на волоске… Хорошо, если бы первая волна разбилась о несколько ненужных слов… Надо, чтобы вокруг несчастных разговаривали и чтобы они не были одни. Даже самые равнодушные несут на себе, сами того не зная, некоторую долю несчастья… Таким образом, без шума, без усилий оно распадается, подобно воздуху или свету…

Чужой. Ваше платье намокло; капли стекают на землю.

Старик. Только нижняя часть моего плаща попала в воду. Вам, кажется, холодно. Грудь ваша покрыта землей… Я не заметил этого по дороге из-за темноты.

Чужой. Я вошел в воду по пояс.

Старик. Когда я прибежал, прошло уже много времени с тех пор, как вы ее нашли?

Чужой. Всего несколько минут. Я шел в деревню: было уже поздно, и дорога по крутому оврагу становилась темной. Мой взор был устремлен на реку, потому что она была светлее дороги, как вдруг я увидел что-то странное в