Память тела - Михаил Наумович Эпштейн

Муж умер несколько лет назад. Она удивлялась морю, песку, простору, радовалась, как ребёнок, не верила, что такое бывает на свете. В её городе такое и присниться не может. Они быстро сблизились, были очень добры и внимательны друг к другу. Ни разу не поссорились. Много смеялись. Но в конечном счёте это была всего лишь приятная, возбуждающая игра мышц. Иногда ему чудился запах угольной пыли на её плече, но этого быть не могло, они каждый день купались в море. Вероятно, самовнушение от слова «Шахты». Ночевали то у него, то у неё, а когда уставали – врозь. Продолжалось это дней десять, пока у неё не кончился отпуск. Без иллюзий, без претензий, без страданий. Он думал о том, чтобы как-нибудь навестить её в Шахтах, заодно и узнать, какая она, настоящая жизнь в глубинке, но эти мысли быстро прошли.

Обитатель одной из комнаток, азербайджанец, хотя и говорил с акцентом, но умел удивительно точно подбирать слова. Наблюдая за тем, как он перебирается из её комнаты в свою, сказал добродушно:

– Ты лоснишься, как намасленный кот.

И это была правда.

Сам сосед тоже лоснился. На взморье он приобрёл подругу – красивую, рослую, с очень белой кожей, живыми умными глазами. Не понятно было, чем её привлёк, – разве что ростом, а может быть, красочной речью. Он с завистью наблюдал за их романом и даже чуть-чуть ревновал, особенно когда выяснилось, что курортом у них дело не закончится – она уезжает с ним в Азербайджан.

После отъезда Лили он полюбил вечерние прогулки вдоль моря – и встретился с Дианой. Юная, лет девятнадцати. Золотистые волосы, светлая кожа – внешность скандинавская. И фамилия Кронберг. Но по матери еврейка, и именно это наследие было для неё решающим. Они говорили в основном о том, как хорошо было бы уехать из СССР в Израиль, работать на благо своего народа. Больше говорила она, а он слушал, восхищаясь её красотой и ранней зрелостью суждений – но и побаиваясь её категоричности. Свобода, борьба, работа, родина, сионизм – всё это было прекрасно, но он был настроен более лирически, а эта нота в ней не прорывалась. Он так и не понял, чего она от него ждала, и сам ни на что определённое не отважился. Хорошо было подолгу с ней ходить вдоль моря в предвечерние часы, но ни разу не возникло такого, чтобы он решился взять её за руку или коснуться плеча. Всё было отложено на потом, когда она повзрослеет. Она и в самом деле писала ему регулярно, хотя и нечасто, а через год сообщила, что уезжает с родителями из страны. К этому времени он о ней уже не думал.

Поскольку с Дианой дальше разговоров не шло, да он особо и не страдал, однажды он пошёл на танцы – и в первый же вечер познакомился с Раей. У него забилось сердце, когда он услышал её певучий голос. После первого же танца они отошли к ограде – и долго говорили, глядя на танцующих, а потом и вовсе ушли с площадки, бродили по парку. У него в первые дни знакомства сжималось сердце: неужели она? Тоже еврейская девушка, но совсем другая: меньше идей, больше эмоций. Живые блестящие глаза, заразительный смех. Сразу чувствовалось что-то родное, семейственное; она заботливо спрашивала, как он живёт и чем питается. Уже через несколько дней он побывал у неё в гостях в Риге, познакомился с доброй и жизнерадостной мамой-врачом, вкусно пообедал и даже с благодарностью за гостеприимство принял ванну, поскольку в его хибарке такого удобства не было. С удивлением обнаружил, что вода сильно потемнела, хотя он каждый день купался в море. С Раей всё было как-то наполовину. Они обнимались и целовались, но она ускользала и была не готова к полной близости. Тяжело дышала, закрывала глаза – и отстранялась.

Выяснилось, что у неё есть друг по имени то ли Вадик, то ли Владик – она так быстро его произносила, что сливалось в ушах. Он был младше её на год, жил в доме напротив, они могли даже переглядываться из окон – но сейчас на месяц уехал с родителями. Она за него беспокоилась – он учился в каком-то лесотехническом или технотекстильном институте и никак не мог сдать экзаменов, всё время проваливал их, и родители увезли его подальше, на хутор, чтобы он сосредоточился на подготовке. Она показала его фотографию: приятное, улыбчивое лицо, но гладкое, без следа мысли. Рая ещё не знала, насколько серьёзно сложатся их отношения, и не отказывалась от новых знакомств, но разлука скорее подогревала её и настраивала в пользу Владика. Она часто напевала: «Не той бы улицей прошёл, меня б не встретил, не нашёл…» – так, на улице, она и познакомилась с Владиком. Рая серьёзно думала о семейном будущем, и было уже ясно, что она станет такой же, как её избранник, растворится в нём, будь он гений или пустышка. Живая, умная, хороший друг и верная возлюбленная… Но всё это примет форму суженого. Если выйдет за Вадика, то станет как Вадик. Ему было хорошо с Раей, но по-настоящему его чаровал только её голос. Они держались за руки, целовались и поверхностно ласкали друг друга, но чувствовалось, что дело идёт к дружбе. Ровной, сердечной… отсутствующий Владик ей всё-таки ближе. На этой ноте – будем звонить и переписываться – они и расстались.

Поздний август, на море похолодало, он уехал в Москву. Рая ему писала, он ей звонил, но после того, как вернулся Владик, там всё чётко обозначилось и ускорилось…

Что ж, дружить так дружить, тоже хорошо. Совсем не больно. Но Рая, как настоящий друг, продолжала заботиться о нём и чувствовать ответственность за его судьбу, которая по её вине сложилась не так прекрасно, раз она выбрала другого. И она решила познакомить его с Ритой, дальней родственницей в Москве. Рита умная и глубокая и должна ему понравиться; правда, у неё были какие-то тяжёлые переживания, от которых она теперь отходит. Для неё тоже будет важно познакомиться с ним. Рита уже готова к новой жизни.

В середине сентября они с Ритой встретились в парке: тепло, солнечно, начало бабьего лета. Рита была красивой – ровно настолько, чтобы он мог в неё влюбиться. Ему не нравились слишком красивые женщины, которые принадлежат как бы всему мирозданию, небесному идеалу или земной гармонии. Он заранее испытывал усталость от того, что придётся бороться за их красоту, чтобы привлечь внимание