Основы человечности. Работа над ошибками - Екатерина Владимировна Шашкова

Кусок торта, почти нетронутый, высился на тарелке, как развалины средневековой башни, украшенной цветами в честь фестиваля народной культуры.

— Да какая разница, — отмахнулся Тимур. — Она же не сама его готовила. А у меня аппетита нет.

— Зато у меня есть, — моментально откликнулся Людвиг и с ловкостью профессионального фокусника поменял местами тарелки — свою пустую и Тимурову полную. — Ты же не против?

Тимур нахмурился — больше от недоумения, чем от возмущения. Он бы не пожалел для Людвига последний кусок, но ведь этот кусок не был последним. На пластиковом поддоне оставалось ещё больше половины торта.

— Я не против, но в чём смысл?

— В процессе! — пробубнил с набитым ртом неугомонный оборотень. — Говорят, чужая еда всегда вкуснее. Вот я и решил проверить.

— Да? — наигранно удивилась Ксюша и влезла ложкой в тарелку Людвига. — Действительно, вкуснее!

— То есть до этого меня кормили невкусным тортом? — Стас немедленно последовал её примеру. — Вы со всеми гостями так поступаете?

— Нет, только с самыми дорогими, — не выдержал Тимур и подхватил тарелку Стаса (до неё было удобнее всего тянуться). В последний момент одумался и хотел вернуть, но тот уже успел передвинуть к себе весь оставшийся торт.

— Вот это я понимаю размах! — заржал Людвиг.

Глас рассудка в голове Тимура (тот, что обычно звучал с мамиными интонациями) немедленно сообщил, что нельзя дурачиться за столом, особенно при посторонних, это неуважение к людям и к еде. Но еда, кажется, ничего против не имела. Да и люди тоже.

Возможно, в какой-то другой ситуации каким-то другим людям действительно могло не понравиться, что у них из-под носа пропадает торт. Но здесь и сейчас всё происходящее выглядело совершенно естественно. Почти по-дружески. И даже Стас ощущался вполне своим.

Тот глас рассудка, который обычно копировал папины интонации, грозно заявил, что Тимур снова ведёт себя как тряпка. Нельзя ощущать своим человека, который посягает на твою женщину. В исключительных случаях его можно с трудом терпеть — но и только. Уж точно не перетаскивать друг у друга тарелки!

Но терпеть Стаса оказалось на удивление легко. Он заразительно смеялся, вёл себя раскованно, шутил уместно — и даже не раздражал.

А ещё он нормально смотрел на Диану. То есть не раздевал её взглядом, не изображал страстную любовь и не пытался выказать своё превосходство над Тимуром. Никакого: «Смотри, это была твоя девушка — а стала моя! Вот ты лох!», скорее: «Диана много о тебе рассказывала, и я рад наконец-то познакомиться. Спасибо, что помог ей пережить непростой период, когда меня не было рядом». Вроде почти одно и то же, но, как говорится, есть нюанс.

Но никакие достоинства не давали этому прекрасному человеку права присвоить весь торт.

Поэтому Тимур улучил момент и переложил себе кусочек.

А чашку с чаем забрал у Людвига — и осушил залпом.

Чай, кстати, оказался вкусным. Торт тоже.

Глава 4. То, что сложно произнести вслух

— Хороший, — сказала Ксюша, как только за Дианой и Стасом закрылась дверь.

Ну, как закрылась…

Сначала Диана вытащила в коридор сумку с вещами, потом несколько коробок, потом ещё несколько коробок, ворох пакетов, шубу в чехле, картину, плюшевого крокодила и небольшой дорожный чемоданчик. Перетащить всё это в машину за один раз смог бы только многорукий киборг с идеальным чувством баланса, поэтому некоторое время Стасу пришлось бегать туда-сюда по лестнице.

Людвиг порывался помочь, но начал заметно хромать после первой же пробежки и вернулся в квартиру.

Потом запыхавшийся Стас был усажен обратно за стол, где выпил ещё чашку чая, а к вещам Дианы добавились выпускной альбом, любимая сковородка (использовалась всего пару раз, а последние несколько лет и вовсе пылилась на шкафу, но всё равно почему-то считалась любимой), декоративный китайский веер метрового радиуса (приз с какого-то конкурса), стопка старых журналов с выкройками, алоэ в горшке и пластмассовый таз («Да что вы на меня так смотрите? Между прочим, крайне полезная в хозяйстве вещь, особенно когда горячую воду отключают!»).

— Ты серьёзно решил на ней жениться? — шёпотом уточнил Людвиг, подливая чай.

— Да, — просто ответил Стас. — Она славная.

Тимур очень давно не слышал, чтобы Диану называли славной. Возможно, вообще никогда. Её считали красивой, умной, жёсткой, хитрой, стервозной, сексуальной, властной… Иногда — милой и доброй (в те редкие моменты, когда ей хотелось показать себя милой и доброй). А ещё Тимур точно знал, что порой Диана бывает заботливой и нежной.

Но не славной.

«Славная» — это что-то про другого человека, а то и вообще из другого времени.

Но Стас, похоже, был в своих словах полностью уверен, и Тимур не стал спорить. Вот закончится у них конфетно-букетный период — тогда и будет видно, славная или не совсем.

И вот когда эти двое загрузили в машину тазик, веер и сковородку, помахали на прощанье и наконец-то уехали, вот тогда Ксюша, прислушавшись к чему-то внутри себя, решительно объявила:

— Хороший.

— Да, приятный мужик, — согласился Людвиг. — Тим, а тебе как?

— Вы издеваетесь? — Тимур попытался интонацией передать все эмоции, которые испытывал, но, кажется, не преуспел. — Он у меня девушку увёл! Как я, по-вашему, должен к нему относиться?

— Как к человеку, который спас тебя от семейного кризиса. Серьёзно, я не знаю, что у вас там с Динкой такое случилось, если вы всё-таки сошлись, но…

— Ты у нас случился. Точнее, отсутствие тебя, — буркнул Тимур, и сразу же об этом пожалел — лицо у друга вытянулось и приобрело крайне виноватое выражение. Но Людвиг всё же взял себя в руки и упрямо договорил:

— Нормальная совместная жизнь выглядит не так!

— Тебе-то откуда знать, как она выглядит?

— За фрау Вальд наблюдал. В замочную скважину.

— Тебе было восемь лет! — напомнил Тимур.

— У тебя в спальне две кровати! И не надо уверять меня, что одну из них купили исключительно для игрушечного крокодила, я не идиот!

Ну да, справедливо. Идиот здесь только один, и это точно не Людвиг.

А спорить с оборотнем, который принадлежность кроватей определяет по запаху, — совершенно бессмысленное занятие. Как и вообще спорить с тем, кто говорит правду, пусть даже