Белая слива Хуаньхуань - Лю Ляньцзы

О, фужэнь Сихуа усмехается. Но почему мне кажется, что она испугалась? А! Это потому, что Сылан ее отругал… Мэйчжуан, ты все еще плачешь? Хочешь пойти с нами? Я так устала… Я так хочу спать…

Но… Но… Сылан, почему сегодня вы так сильно похожи на принца Сюаньцина? Это не смешно… Наверное, у меня что-то с глазами.

– Гуйпинь!

Последним, что я услышала перед тем, как потерять сознание, был ваш крик. Сылан, вы звали меня, и в вашем голосе было столько любви, боли и отчаяния! На щеку упало что-то теплое и влажное. Это ваши слезы? Вы впервые плачете из-за меня. Или… мне это только показалось?

Глава 24

Семена лотоса

Меня засасывало в кошмарный сон все глубже и глубже. Передо мной мелькали перекошенные злостью лица: нянцзы Мяоинь, гуйпинь Ли, цзеюй Цао, фужэнь Сихуа. Они вились вокруг меня, то сплетаясь воедино, то разлетаясь в разные стороны. Я старалась изо всех сил выбраться из этого болота ненависти, но у меня не получалось. Мама… Я хочу домой! Мама, я так устала! Почему так больно, мама?! Вдруг я почувствовала во рту теплую и очень горькую жидкость. Именно она помогла мне вынырнуть из кошмара и прийти в себя.

Я с большим трудом открыла глаза, и первое, что увидела, стал красный полог с узором, приносящим счастье. «Чем больше детей, тем счастливее жизнь» – так он назывался. Я поняла, что я в своих покоях в Танли. Напряженные после кошмара мышцы расслабились, и на душе сразу стало спокойнее.

Краем глаза я уловила мелькнувшее сбоку желтое пятно, такое же яркое, как солнце на небе. Какое же это было облегчение, что он вернулся! У меня больше не было сил сдерживаться, и я заплакала.

Сюаньлин, увидев, что я проснулась, присел на краешек кровати и взял меня за руки.

– Хуаньхуань, наконец-то ты очнулась! – радостно воскликнул он.

За спиной Сюаньлина стояла императрица. Она вздохнула с облегчением и сказала:

– Небеса милостивы! Ты три дня была без сознания. Как хорошо, что ты пришла в себя!

Почему-то было очень тяжело и больно дышать. Воздух выходил из меня со свистом, и при каждом вдохе я чувствовала резкую колющую боль, словно бы в меня вонзали тысячи маленьких кинжалов. И именно эта боль заставила меня вспомнить о том, что произошло.

– Сылан… – слова давались мне с трудом, будто бы я сотню лет ни с кем не разговаривала, – вы вернулись…

Слезы бежали из глаз непрерывным потоком, и я ничего не могла с этим сделать, словно тело само решило пожаловаться императору на всю ту боль и унижения, которые пришлось пережить после его отъезда.

Сюаньлин сначала растерялся, а потом засуетился и начал вытирать слезы с моего лица:

– Хуаньхуань, не надо плакать! Прости меня, это все моя вина!

В его глазах было столько жалости и тоски, что мне стало страшно, хотя я не понимала почему.

В голове пронеслась тысяча пугающих мыслей. Я не хотела даже думать о том, что что-то случилось с моим малышом. В конце концов я протянула руку и осторожно погладила живот там, где совсем недавно билось маленькое сердечко.

В следующий момент я с ужасом поняла, что нет больше радовавшей меня выпуклости. Мой живот снова стал плоским, каким был до беременности.

Я стала всматриваться в лица окружающих в надежде, что они переубедят меня, скажут, что все не так, но они смотрели на меня с жалостью. И тут я ощутила в воздухе запах, который ни с чем нельзя было спутать: комната была наполнена запахом крови, смешанным с ароматом лекарственных трав.

Я вцепилась в одеяло, и пальцы тут же свело судорогой. Нет! Не верю! Его больше нет! Маленькая жизнь покинула мое тело!

Не знаю, откуда у меня взялись силы, но я извернулась и села на кровати. Ко мне подбежали испуганные служанки и схватили за руки и ноги. Видимо, они боялись, что я из-за потрясения натворю бед.

Сердце и легкие разрывались от боли. Отчаяние затопило мою душу. Я схватилась за халат Сюаньлина и зарыдала. Он молча обнял меня и прижал к своей груди. Мы не виделись всего несколько дней, но следы крайней усталости на его лице стали еще очевиднее: белки глаз сплошь покрылись красными прожилками, а на подбородке синела небритая щетина.

Фэй Цзин попыталась успокоить меня, хотя сама вытирала слезы и тихонько всхлипывала:

– Сестренка, не надо так убиваться! Его Величество тоже страдает. Они успели доехать только до Цанчжоу, и тут их настигло столь печальное известие. Император ехал всю ночь, чтобы как можно скорее добраться до столицы.

Я заглянула в глаза Сюаньлина, наполненные бесконечной жалостью и невыразимой болью. Никогда прежде он не смотрел на меня так и не обнимал с таким отчаянием. От него веяло горем и безысходностью, словно бы он потерял не просто еще неродившегося ребенка, а того, кого он любил всем сердцем и кто был для него дороже всех на свете. Его дети умирали один за другим, и казалось, что боль, терзающая его душу, была сильнее моей. Укачивая меня в своих объятиях, Сюаньлин растерянно посмотрел на императрицу и уныло спросил:

– Неужели Небеса меня за что-то наказывают?

Его голос был таким тихим, словно бы все силы – и телесные, и душевные – вмиг покинули его.

Слова императора потрясли императрицу до глубины души. Она никогда раньше не видела его в таком отчаянии. Но императрица была сильной женщиной, поэтому быстро взяла себя в руки, и ее взгляд снова стал решительным и твердым. Вытерев слезы, она подошла к Сюаньлину, присела на одно колено и заглянула ему в глаза:

– Император – сын Неба. Небеса не стали бы наказывать вас и ваших детей, – сказала она, выделяя каждое слово. – К тому же вы всегда все делаете правильно. Так за что же вас карать? – Она замолчала, подыскивая слова, которые могли бы утешить императора. – Если кого-то и наказывать, то меня, потому что все это произошло из-за моей ошибки. Ваше Величество не сделали ничего плохого.

Я не поняла, почему она так сказала, но мне и не хотелось понимать. Мои мысли были заняты другим. А вот Сюаньлина слова императрицы, кажется, успокоили. Его лицо сразу же просветлело.

Я же начала задыхаться от рыданий. Волосы, влажные от пота и слез, липли к лицу, а тело сотрясала мелкая дрожь.

– Ваше Величество, сейчас не время горевать, – снова заговорила императрица, – потому что выкидыш гуйпинь Вань произошел не по воле Небес, а по воле одного человека.