Белая слива Хуаньхуань - Лю Ляньцзы

– Ваше Величество, мы не можем предотвратить природные бедствия, но неужели нельзя помешать людям творить зло?! – воскликнула я, не скрывая накопившейся во мне ненависти.

На лицо Сюаньлина набежали грозовые тучи, а в глазах засверкали молнии.

– Где она?! – рявкнул он, обведя взглядом всех, кто собрался в комнате.

Ли Чан вышел вперед и доложил:

– Фужэнь Сихуа стоит на коленях перед дворцом Танли. Она вынула шпильки и ожидает наказания [165].

– Зови ее сюда! – от голоса императора повеяло ледяным холодом.

Стоило мне взглянуть на наложницу Сихуа, как слезы сразу высохли. Стиснув зубы от злости, я смотрела на нее с ненавистью и презрением. Внутри меня бурлил гнев, и мне захотелось убить ее здесь и сейчас. Если бы у меня был лук со стрелами, я бы прострелила ей голову! Может быть, тогда бы я успокоилась. Но единственное, что я могла сделать, это яростно сжимать край одеяла и смотреть на нее убийственным взглядом.

Сегодня фужэнь Сихуа выглядела не как очаровательный, только что распустившийся цветок, а как увядший и засохший бутон. На изможденном бессонными ночами лице блестели влажные следы от слез. Она вошла и, не смея на меня взглянуть, сразу же опустилась на колени. Сюаньлин хотел было заговорить, но Сихуа опередила его и запричитала, то и дело всхлипывая:

– Ваша презренная рабыня признает свою вину. Но прошу, выслушайте меня. В тот день гуйпинь Вань проявила неуважение и нагрубила мне. Я просто хотела ее слегка наказать, чтобы проучить. Я правда не желала, чтобы у нее случился выкидыш. И не думала, что так получится! Ваше Величество, пощадите меня. Я допустила ошибку из-за своего невежества!

Сюаньлин втянул воздух сквозь стиснутые зубы. Он с трудом сдерживался, но его состояние выдавали вздувшиеся на лбу вены.

– Из-за невежества? Ты разве не знала, что Хуаньхуань на четвертом месяце?!

Сихуа никогда не видела настолько разъяренного императора. Она испуганно вздрогнула, опустила голову и заплакала.

Фэй Цзин не могла молча наблюдать за жалким представлением фужэнь. Она выступила вперед и сказала:

– Фужэнь Сихуа посчитала, что раз гуйпинь Вань на четвертом месяце, то с ее ребенком ничего не случится, если она простоит на коленях один час.

Лицо Сихуа перекосило от страха. Она подползла к Сюаньлину, обхватила его за ноги и затараторила, глотая слезы:

– Я не знала, что так случится! В тот день злость мешала мне трезво мыслить. Я думала, что если она простоит на коленях не больше часа, то ничего плохого не будет… – Наложница резко замолчала, указала пальцем на Чжан Ми и сердито закричала: – Что ты за лекарь такой?! Почему у твоей подопечной случился выкидыш от того, что она всего час простояла на коленях? Ее ребенку было уже четыре месяца! Я уверена, это ты напоил ее чем-то вредным, а теперь пытаешься свалить вину на меня!

Чжан Ми, испуганный неожиданным обвинением фужэнь, взмахнул руками и сказал:

– У гуйпинь наблюдались признаки беспокойства плода. Причиной было слабое здоровье матери, но это обычное дело. Единственное, что меня беспокоило, это частые волнения гуйпинь, из-за которых у нее был нестабильный пульс. Но это было не опасно. Ей просто стоило больше отдыхать.

Сюаньлин закричал на рыдающую Сихуа:

– Замолчи! Я знаю, что гуйпинь волновалась из-за твоих постоянных нападок! Раньше ты была снисходительнее к людям. Зачем ты это сделала?!

– Мне рассказывали, что у прошлой сяньфэй произошел выкидыш после того, как она простояла на коленях четыре часа, – негромко ответила фужэнь, – поэтому я подумала, что из-за одного часа ничего не случится.

Это произошло так давно, что Сюаньлин даже не сразу вспомнил о том случае, но императрица грозно посмотрела на Сихуа и недовольно поджала губы.

– В тот день сяньфэй оскорбила покойную императрицу, поэтому она велела ей встать на колени и поразмыслить над своими поступками. И заметь, императрица не знала, что сяньфэй беременна. Ей рассказали об этом уже после выкидыша. А вот ты прекрасно понимала, что гуйпинь Вань носит моего ребенка! – Император перевел дыхание и голосом, от которого бросало в дрожь, сказал: – Ты ничтожная женщина, как ты смеешь сравнивать себя с покойной императрицей?!

Наложница Сихуа поняла, что выбрала неверные слова, и испуганно замолчала.

Возмущению императора не было предела. Он смотрел на бывшую фаворитку с отвращением.

– Я думаю, ты поступила так не по незнанию, а потому что у тебя жестокое сердце! – сказал он, пристально глядя на фужэнь. – Если гуйпинь Вань провинилась перед тобой, то почему не наказала ее утром, зачем выжидала полудня, когда солнце станет наиболее опасным?! В тебе столько же подлости и яда, как в змее или скорпионе. Я не могу допустить, чтобы в моем окружении были люди, подобные тебе!

У Сихуа разом кончились все силы. Она смертельно побледнела и рухнула на пол. Цепляясь за подол желтого халата, провинившаяся наложница горько рыдала и причитала:

– Ваше Величество, я признаю, что мне не нравится гуйпинь Вань. С тех пор, как она вошла во дворец, я больше не чувствовала вашей любви. А еще я слышала, что члены семьи Чжэнь постоянно спорят с моим отцом и братом. Мои родные столько всего сделали для страны, как же мне было не злиться?! Я не могла этого терпеть! – Чем больше она говорила, тем сильнее распалялась. Ее горящие ненавистью глаза прожигали меня насквозь.

– Что за глупости?! – рассерженно воскликнула императрица. – Придворные и чиновники постоянно друг с другом спорят, но гарем не имеет к этому никакого отношения. Если бы ты была умнее, то поняла бы, что раз ваши отцы и братья враждуют, вам наоборот надо жить в согласии и мире. Зачем ты начала подливать масла в огонь и досаждать гуйпинь Вань? Ох, напрасно император доверял тебе и позволил управлять гаремом.

Когда императрица произнесла последнюю фразу, по мертвенно-бледному лицу Сюаньлина пробежала тень.

Сихуа всегда пренебрежительно относилась к государыне и не воспринимала ее всерьез. Вот и сейчас она даже не взглянула на нее. Все ее внимание было приковано к императору.

– Мне просто не понравилось, что гуйпинь Вань мне нахамила. Я не собиралась доводить ее до выкидыша! – Фужэнь в отчаянии цеплялась за полы желтого халата и ревела. – Я ведь тоже потеряла ребенка! Я не настолько черствая и жестокая!

Взгляд императора, который только что был наполнен отвращением и презрением, вдруг смягчился. В его глазах смешались совершенно разные чувства: горечь, вина, сочувствие, жалость, настороженность. Все замерли в ожидании его ответа. И