Тайна доктора Авроры - Александра Федулаева

Абигайль улыбнулась, и в её глазах засветилась решимость.

— Ну что же, я готова.

Я позвала Бетси. Мы быстро переодели Абби в простое, но по своему нарядное платье. Затем я взяла её за руку, и мы начали спускаться по лестнице.

В этот момент Джордж, который сидел в гостиной и что-то тихо рассказывал бабушке, поднял голову и замер от неожиданности.

Абигайль, увидев сына, вскрикнула и протянула к нему руки.

— Сыночек мой… — её голос дрожал от волнения.

Джордж вскочил, словно его подбросило пружиной. Его юношеская сдержанность исчезла, уступив место буре эмоций.

— Матушка! Неужели это действительно вы? Мы уже потеряли всякую надежду!

Он стремительно бросился к лестнице и, едва она спустилась, прижался к ней, заключив в объятия. Абигайль не смогла сдержать слёз, она нежно гладила сына по лицу и волосам, осыпая щеки поцелуями.

Леди Августа Браун поднялась с тахты, опираясь на резной костыль. Её бледное лицо светилось безмерной радостью. Она смотрела на дочь и внука, беззвучно шепча слова молитвы и благодарности.

Абби, всё ещё обнимая сына, подошла к матери. Взяв её старческую руку, она нежно поцеловала её и прижала к своей щеке.

Я стояла в стороне, не в силах сдержать слёз. Это была такая чистая, такая исцеляющая картина, что все ужасы последних дней отступали, теряя свою силу.

На шум начали подтягиваться остальные. Ко мне подошла тётушка. Узнав, что это родственники леди Абигайль, она сразу же направилась к Августе.

— Дорогая леди Браун, — сказала она мягко. — Прошу вас остаться у нас на время. Комнаты для вас и молодого лорда уже готовятся. Мы очень рады, что вы здесь. С нами.

Общая трапеза в этот день была особенной. За столом царила атмосфера облегчения и тихой радости. Марс, которого я принесла в столовую на специальной подушке, мурлыкал на соседнем стуле, одобряя происходящее. Я смотрела на этих людей, нашедших друг друга после стольких испытаний, и чувствовала, что потихоньку начинаю возвращаться к жизни.

Глава 90

Время летело незаметно, окутывая меня плотным, почти осязаемым потоком. Тот леденящий ужас, что сидел в груди, понемногу отступал. Каждый день, я уговаривала себя, что самое страшное позади. И почти полностью успокоилась, погрузившись в рутину домашних забот. Посещать публичные места без сопровождения, мне пока было запрещено. И я заняла себя тем, что разбирала записи леди Элизабет Данверс, матери Авроры. Переписывала рецепты, уже в свой дневник, стараясь упорядочить, по нужным мне разделам.

Мой рыжий спаситель на глазах возвращался к жизни, его шёрстка снова лоснилась, а в зелёных глазах засветился привычный ехидный огонёк. Он уже вовсю командовал мной: то требовал вкусную еду, то просил открыть окно для его возлюбленной Молли, которая уже освоилась и, кажется, решила остаться здесь навсегда.

Генри и Эван почти не покидали суд и Тайную канцелярию, постоянно давая показания. Когда они возвращались домой, то сразу закрывались в кабинете, измученные и с серьёзными лицами. Но в их глазах я видела мрачное удовлетворение: дело продвигалось.

Эван Грэхем стал неотъемлемой частью нашей жизни. Его постоянное присутствие уже никого не удивляло, а скорее воспринималось как нечто само собой разумеющееся. Все в доме привыкли видеть его каждый день. Слуги без лишних слов накрывали ему прибор к обеду. Генри мог часами обсуждать с ним деловые вопросы в кабинете, а Фелисити даже начала советоваться с ним о своём приданом, наследственной сумме и о том, куда лучше вложить часть средств перед свадьбой. Я с улыбкой вспоминала, как она планировала выйти за него замуж, поддавшись влиянию матери, в прошлом сезоне. Но теперь передо мной была молодая девушка с деловой хваткой и совершенно иными жизненными принципами, что меня несказанно радовало.

А Эван… Он не лез с неуместными утешениями, но его поддержка была постоянной и ненавязчивой, как дыхание.

Перед каждым визитом в суд или канцелярию он подробно объяснял мне, как подготовиться и вести себя. Он описывал ситуацию, как будто это была сложная военная операция. Говорил, чего ожидать, на какие вопросы отвечать и какие игнорировать.

— Смотри на мистера Холбриджа, — говорил он, его пальцы тёплым кольцом сжимали мою руку. — Если он сделает вот такой жест бровью — значит, вопрос неуместный, и ты можешь не отвечать. Просто скажи: «Я полагаюсь на заключение экспертов» или «Этот вопрос уже освещался ранее». Не оправдывайся. Ты — потерпевшая.

Он смотрел мне в глаза, и в его обычно насмешливом или холодном взгляде я видела искреннее беспокойство. Он переживал за меня по-настоящему.

— Они могут пытаться давить, провоцировать, — предупреждал он. — Помни, ты не одна. Мы все с тобой. И Холбридж — лучший в своём деле. Доверься ему. И… доверься мне.

Я доверяла. Его уверенность стала моим щитом. Его спокойные, взвешенные слова помогали мне сохранять самообладание в тех леденящих душу залах.

Эвервуд же бурлил. Скандал, разразившийся вокруг аристократа из ближнего круга герцога, оказавшегося убийцей, был той новостью, которая не сходила с уст вот уже несколько недель. О ней говорили на каждом углу, на рынках, в салонах, в пабах. История обрастала самыми невероятными и жуткими подробностями, будто сошедшими со страниц готического романа. Поскольку обвиняемый принадлежал к высшему обществу, расследование вызвало невиданный общественный резонанс. Вопросы о справедливости, о привилегиях, о том, может ли титул быть щитом от возмездия, стали главными темами для обсуждения. Говорили, что маркиза Роксбери не упустила случая проявить своё влияние. Она настояла, чтобы дело рассматривалось судом присяжных, и тем самым привлекла ещё большее внимание к процессу.

Суд проходил в особом порядке, за закрытыми дверями, но утечки информации были неизбежны. Его адвокат, нанятый за огромные деньги ещё оставшимися сторонниками семьи Эштонов, яростно защищал клиента. Сначала Гарольд пытался всё отрицать, утверждая, что смерти его жён — нелепая случайность, трагическое стечение обстоятельств. Но когда до него дошла холодная реальность, что ему грозит не тюрьма, а виселица, — тактика мгновенно изменилась. Эштон стал рассказывать об Адаме, чьё существование долгие годы скрывалось от общества.

Он с готовностью, почти с энтузиазмом, начал валить всё на своего мёртвого брата. Живописал его врождённую порочность, животную жестокость, и свою якобы вынужденную роль покорного наблюдателя, запуганного и шантажируемого братом-близнецом.

Эта информация снова взорвала общество. Теперь все говорили не столько о преступлениях, сколько о «проклятии», постигшем роды Эштонов и Хальмеров, о вырождении аристократических фамилий, о тайных пороках, скрытых за фасадами величественных особняков. Заговорили о сумасшествии Гарольда. Была собрана коллегия врачей, дабы определить степень его душевной болезни. Мнения,