Дьяволы - Джо Аберкромби

Жаловалась ли сотнями безъязыких, безгубых ртов, желая высвободиться из оков этого мира и вернуться в ад? Или брат Диас слышал лишь грохот рушащегося храма, отчаянные вопли и визги охотников, пытавшихся спастись от ужаса?

— О, Боже, — услышал он голос Алекс.

Земля разверзлась под колдуньей, и она рухнула в яму вместе с мёртвой сестрой. Слуга с криками скользнул за ними, но земля продолжала содрогаться, словно от отвращения к такому зрелищу. Обломки каменных плит падали с неровного края задней стены в глубь обрыва. Полоска пола между алтарём и скалой на которой прятались брат Диас и его спутники, стремительно сужалась.

Камни обрушились под тремя охотниками, и они упали в зловонный водоворот. Другие отшатнулись, когда руки слепо потянулись к ним, словно в ужасной зависти, словно в ужасной нужде. Обняли, окутали, с криками потащили к краю пропасти. Охотники, ставшие жертвами, бесполезно царапали землю ногтями, бессмысленно рубили оружием то, что уже десятки лет было мертво.

Сверху раздался оглушительный треск, и вершина колокольни оторвалась и рухнула вниз, врезавшись в стену нефа, куски камня разлетелись по содрогающейся земле, а кованое священное колесо, венчавшее её, с грохотом покатилось прочь.

Один столб рухнул, арка над ним и целый участок стены сползли в яму. Уже расколотый алтарный камень со скрежетом сдвинулся ещё. Алекс споткнулась, и брат Диас подхватил её, поддерживая, как она поддерживала Бальтазара.

Савва издал отчаянный вопль, его огромные крылья захлопали, порыв ветра пронёсся по руинам. Ангел оторвался от проваливавшейся земли всего на шаг или два, но от слепого голода мертвецов спасения не было.

Их цепкие руки схватили его за лодыжку, схватили его за колени, вцепились в одежду — извивающаяся гора мертвецов, разваливавшихся на части, пока они карабкались друг на друга. У кого-то оторвалась рука и осталась болтаться на поясе другого.

Савва яростно брыкался, но они поймали одно крыло, и он закричал, когда они вырывали из него перья клоками, второе крыло было немного выше и беспомощно билось. Легион давно умерших вцепился в него, кусал, и самопровозглашённый Ангел Трои был повален, окровавленный и визжащий, в гниющие объятия проклятых.

Его отчаянный вопль перешёл в неистовый вой, затем в приглушённый стон, когда эта гнилостная масса сомкнулась над ним и внезапно замерла.

Задыхаясь, Бальтазар опустился на колени на разбитый алтарь.

Трупы и куски трупов, всё ещё корчившиеся в яме, повалились, рассыпались и затихли.

Охотник вытаращил глаза из-за одной из уцелевших колонн, затем со стоном отбросил арбалет и, рыдая, бросился бежать.

Несколько камней упали с края огромной ямы, которая когда-то была нефом аббатства, и с грохотом укатились вниз. Всё стихло.

Алекс продолжала цепляться за ногу Бальтазара, слёзы беззвучно текли по её потрясённому лицу. Баптиста стояла по другую сторону от некроманта, её глаза были безумны, лицо в облаке спутанных локонов, она пыталась что-то сказать, но каждый быстрый вдох оставался только бессмысленным вздохом.

Якоб застонал, уронил меч, а затем медленно упал навзничь, широко раскинул руки, наблюдая за плывущими по небу облаками.

Брат Диас понял, что всё ещё отчаянно сжимает обломок алтарного камня, а его рот скорчен, словно в безмолвном крике, и с огромным усилием он заставил пальцы расслабиться и смахнул слёзы:

— Долбануться, — выдохнул он. Или что-то вроде того.

 

Глава 51 «Чудодейственное лекарство»

 

— Я ещё жива, — сказала Алекс, но с таким сомнением, как будто это вопрос.

— Действительно. — Солнышко подняла руку, ущипнула её за щёку и слегка похлопала. — Насколько я могу судить.

Они сидели, прижавшись друг к другу, на резной скамье Саввы, на пухлых подушках Саввы, накинув на плечи Саввин позолоченный плащ, оказавшийся на удивление мягким. Они сидели, глядя на огонь Саввы, и пили вино Саввы, и Солнышко выпила слишком много, примерно три глотка.

Раньше она считала любое количество вина слишком большим, но за последний час или два на неё снизошло просветление, и теперь вино казалось поистине чудодейственным лекарством. Первый глоток может быть на вкус как грязная ступня, но чем больше пьёшь, тем лучше становится, и теперь это был летний луг в бутылке, солнечный свет, коснувшийся языка. Её многочисленные раны, кажется, ныли меньше, уступив место лёгкому головокружительному чувству удовлетворения и тёплой любви к миру, который, возможно, и ненавидел её, но что с того? Нельзя выбирать, какими будут другие, только то, кем будешь ты, и она решила быть хорошей.

По крайней мере, до завтра.

— Меня не пронзили копьём, — Алекс ткнула себя в живот, словно проверяя его на наличие дыр. — И не пронзили мечом, и не пронзили стрелой…

— Рад за тебя, — прорычал Якоб. — Ох! — Баптиста ткнула иглой рядом с огромной раной на его груди и протянула нить.

После всего произошедшего монастырь мало кого привлекал. По крайней мере, никого, кроме Бальтазара, который смотрел в разверзшуюся чумную яму с восторженным недоверием архитектора, наконец-то увидевшего, как возвели его величественный собор.

Потом они хромали и спотыкались, опираясь друг на друга и залечивая свои многочисленные раны. От разрушенного храма до разрушенного двора и через разрушенное кладбище, в лес, где наткнулись на лагерь Саввы и его охотников, выглядевший примерно так, как, должно быть, оставил его так называемый Ангел Трои — полный палаток, лошадей, провизии и очень большого количества вина.

Алекс помахала бутылкой:

— Меня не сбила с ног, не раздавила падающая кладка, не сбросил со скалы крылатый козлина, и легион мертвецов не утащил в чумную яму.

— В общем… — сказала Солнышко, — Я довольна.

— Думаю, я тоже выжил. — брат Диас нахмурился, глядя на покрытую струпьями тыльную сторону своей руки, затем перевернул её, чтобы нахмуриться, глядя на покрытую струпьями ладонь. — Как бы мало я того ни заслуживал. Я начинаю верить… что у Бога, должно быть, есть для меня предназначение.

— Я б не… — шрам на щеке Якоба подёргивался при каждом движении иглы Баптисты, — Рекомендовал это.

— Осталось совсем немного, — пробормотала Баптиста, сжав губы в жёсткую линию во время шитья, — Очень самонадеянно думать, что каждый твой чих — часть его плана.

— В этом случае любое беззаконие оправдано, — сказал барон Рикард. — Как человеку, столетиями оправдывавшему беззаконие, вы можете мне поверить. — он вытащил из ящика бутылку и осмотрел при свете камина. — Должен сказать, слуга твоего кузена содержал отличный погреб.

— Жаль, что он свалился в