Знаток: Узы Пекла - Герман Михайлович Шендеров

В груди будто ухнуло; киловяз проглотил горький ком воспоминаний, и тот осел на сердце тяжелым грузом. «Все ж рассказывал, значит!» Склонившись над прикроватной тумбочкой, Максим Петрович сдавленно прошептал в трубку:

– Да, гэта я буду.

– А вы и говорите даже так, по-белорусски! «Гэта» вместо «это»!

– Да, прорывается изредка… Так что там с Демьяном… Григорьевичем, жив он?

– Да, вот буквально на днях мы его… заселили в центр «Долголетие». Там ему и компания подходящая, и уход…

– Уход, значит, – поморщился киловяз.

– Ну да… – голос в трубке будто смутился. – У нас же маленький родился, да еще, знаете, беспокойный такой, все орет и орет, а тут еще папа со своими обрядами…

– Беспокойный, говорите? А чего так? Зубки режутся?

– Куда там, еще не начали! Вообще, странное дело, – женщине явно давно хотелось перед кем-то выговориться, – в угол смотрит и орет, как будто видит там чего. Мы уже думали попа звать…

– Попа-то? Дело хорошее – попа. – Киловяз сдержал смешок. Сам подумал: «Передалось все-таки. Значит, через поколение. Тоже знатким будет».

– А вы чего, собственно, звонили? – голос стал недовольным, будто смешок каким-то чудом все же уловил.

– Я-то? Да я… – Максим Петрович замялся сперва, но ухватился за нить в разговоре. – Есть у меня совет один, чтоб сынишка, значит, по ночам не надрывался.

– А вы что, врач? – недоверчиво спросили.

– Врач-врач, – соврал он не моргнув. Тем более, что и не совсем соврал. – Вы на кухне меду поищите.

– Меду?

– Меду-меду, самого обыкновенного меду. Только смотрите, чтоб натуральный был, пчелиный, не какая-нибудь дрянь сахарная.

– Та-а-ак, и?

– И на веки ему намажьте, чуть-чуть совсем, только не склейте смотрите. – Подсказка решала лишь полдела, но озвучить вторую Максим Петрович не решался – еще примет за сумасшедшего или трубку бросит. Потом плюнул – черт с ним, скажу! – А в угол тот выматеритесь хорошенько так, от души. Чтоб аж стены тряслись. Да швырните туда чем-нибудь потяжелее…

– Куда «швырните», мы только-только ремонт закончили!

– Ну или шкаф туда какой поставьте, я не знаю. И кроватку от того места отверните. Оно еще юное, глупое, из-за шкафа не выберется.

– Кто «оно»? Вы о чем? Что вы за врач такой? – наконец прорвало говорившую. – И зачем вы вообще звоните в два час…

– Мария Демьяновна, извините ради бога, простите старого дурака. Просьба у меня крохотная. Вы мне адресок этого вашего дома престарелых…

– Не дом престарелых, а центр-пансионат «Долголетие».

– Вот-вот, «Долголетие»… Вы мне адресок не подскажете? Очень с ним увидеться хочу, вы знаете, соскучился, сил нет…

Еще минуту пообщавшись с разбуженной Марией Демьяновной, Максим Петрович все же добыл адрес – вывел карандашом на последней странице записной книжки, еще раз извинился и положил трубку. Младенец на фоне продолжал орать. «Интересно, послушается?» – подумал киловяз. Крикса-то невелика беда – пощекочет, покусает да отстанет, а как наестся, то не вредней комара. То ли дело, когда младенчик ее сам наблюдает – не повредилось бы чего в головушке с испугу. Оставалось лишь надеяться, что Мария Демьяновна воспользуется его советом. Максим Петрович вернулся на кухню, поставил вариться кофе в турке. Подошел к двери в комнату ученицы. Крякнул с досадой – дорогая итальянская дверь из мореного дуба была покрыта плакатами с тремя шестерками, пентаграммами и неотличимыми друг от друга коллективами музыкальных групп: все в шипах, в коже, с размалеванными лицами и едва читабельными логотипами. Иногда Максим Петрович развлекался, пытаясь распознать в этой черканой кусачей вязи буквы. В этот раз ему поддался достаточно простецкий логотип Dimmu Borgir. Грозные металлюги хмурились с плаката, выставив квадратные подбородки. «Эх, детишки, знали бы вы, какое оно, настоящее Пекло, полны портки б напрудили». Завершив этот небольшой ритуал, Максим Петрович саданул кулаком в дверь, прямо по морде вокалиста:

– Мелкая, подъем! Труба зовет!

– Дед, прими че-нить от бессонницы, а? – недовольно простонали из-за двери. – Ты время видал?

– Наше время, рабочее. – Максим Петрович бесцеремонно ворвался в комнату, включил свет. Под одеялом кто-то недовольно закопошился. Киловяз пнул горку одежды у кровати – опять свинарник развела.

– Как там у тебя? «По темным улицам летит Ночной Дозор…»

– Фу! Я такое не слушаю! А до завтра никак?

– Никак. Пять минут на сборы тебе! Если уложишься в три – получишь кофе.

– Да что случилось-то? – из-под одеяла наконец показалась растрепанная девичья голова, щурилась недовольно из-под черной крашеной, с красными кончиками, челки.

– Человек один умер, – буркнул Максим Петрович.

– Хороший?

Киловяз промолчал – не было на этот вопрос правильного ответа.

Губы Полина докрашивала уже в машине – в неизменный черный. Максим Петрович пару раз резко притормаживал, и ученице приходилось все начинать сначала. Раньше его это забавляло, но теперь он делал это больше по привычке, нежели из баловства: мысли Максима Петровича одолевали мрачные, тяжелые, как вериги. Полина что-то возмущенно выговаривала, то и дело косилась на учителя:

– …ни свет ни заря, в какую-то жопу непонятно зачем. Ну умер у тебя друг, а до завтра никак не подождать? Не уйдет же он уже никуда. И вообще, я…

– Ась? – гаркнул в ответ Максим Петрович на всю машину. – Не слышу!

И указал пальцем на уродливую, в венце из келоидных шрамов, дырку, заменявшую ему левое ухо.

– Я говорю, поднял ни свет ни заря… – повысила голос Полина, но киловяз продолжал мотать головой – не слышу, мол.

– Я ж только правым могу! – орал Максим Петрович на всю машину, старательно изображая слабослышащего.

– Так на хрена ж ты на «японце» ездишь, пень глухой? – пробурчала ученица.

– Да вот за тем самым! – на этот раз удивительно впопад ответил киловяз.

Ученица насупилась, дальше ехали молча. «Ленд Крузер» подъехал к забору с шлагбаумом. Через окошко будки виднелась сгорбленная фигура охранника, который то ли читал что, то ли сканворд разгадывал. Максим Петрович безошибочно отыскал во рту языком единственный настоящий свой зуб – остальные заменила дорогущая металлокерамика, – цвиркнул им, будто собак спускал, и тут же охранник вскочил с места и вскоре, держась за живот, поспешил неловкой походкой к главному корпусу.

– А что ж, у них там туалета нет? Неудобно получилось… – смутился Максим Петрович, скомандовал Полине: – Поди, шлагбаум подыми.

– Подь туды, подь сюды… А если там второй?

– Ну чары свои примени!

– Какие чары? Тоже килу поносную наслать? Так ты не учил…

– Дура! Какую килу? Женские чары! – и киловяз кивнул туда, где под пентаграммами и перевернутыми крестами на цепочках пряталась плоская подростковая еще