Знаток: Узы Пекла - Герман Михайлович Шендеров

вперед как танк, а Нинка вилась вокруг, выгрызая из его плоти целые куски и выплевывая их в воду. По ту сторону пруда покатывалась со смеху ставшая чужой, будто незнакомой Анна Демидовна. Жигалов сглотнул нервно, повернулся к знатку:

– Ну чего ты там, надумал наконец?

– Надумал… Знаешь шо? Дрянь твой табак кубинский, – Демьян затушил сигарету о ствол дерева, сунул окурок в карман по давней партизанской привычке, – не курится ни хрена…

– Да не тяни уже!

– На той берег нам треба, так? – рассуждал зна́ток. – И коли Акулина в Анютку вселилась, то нам треба того, выгнать ее, да? Ну, из тела Анюткиного?

– Экзорцизм совершить! – вспомнил майор услышанное или прочитанное где-то иностранное слово.

– Экзор… чаго?

– Неважно. Продолжай.

– Значит, я про такое слыхал. И обряд я тот знаю, плохо, правда – читал в одной… кхм… тетрадке ее раз, як беса из человека выгнать. Не ведаю, сработает ли с ведьмой, но она зараз такой же бес. Эх, был бы Сухощавый с нами… Ладно, руки в ноги и погнали: ты – по одному берегу, я – по другому! В клещи возьмем! И ты гэта, отвлекай ее, чем здолеешь, а посля Максимку хватай и вали куда глаза глядят, зразумел? А посля уж вертайся, мне подмоги треба буде. А я там уж с вашим зорцизмом сам разберусь, ты тольки не оплошай, майор.

– Это уже дельно звучит, по-нашему, – оценил Жигалов и прямо из полуприседа рванулся направо, по тому берегу, где земля казалась посуше.

Демьян, перехватив клюку, побежал налево – через самую топь. Вообще, ему, Жигалову, за последние дни стала так привычна происходившая в Задорье чертовщина, что он не обращал особого внимания на битву Нинки и суседки. Ну махается нечисть, эка невидаль? Он уже убедил себя в том, что вокруг него всего лишь сон, как и посоветовал недавно зна́ток. Потому относился к происходящим событиям с долей здорового цинизма. Ну светит днем в небе луна, и чего? Ну бегают телята-полубесы по деревне, и чего? Ну дерется русалка с домовым, и что теперь, лишнюю панику из-за этого устраивать? Лучше приспособиться и решать задачи по ходу дела, а думки думать, водку глушить да ночами от собственного крика просыпаться потом будешь, как послужишь на пользу всего советского народа. «К тому же на войне страшней бывало, – рассудил майор. – Куда тебе бояться, ты ж до Берлина дошел!» Но пистолет все же вытащил – деревянные щечки «пээма» в ладони придавали уверенности. С такими мыслями Жигалов бежал среди кустов, пригибаясь к самой земле и стараясь не глядеть в центр пруда, откуда доносились крики, визги да мясной гадкий хруст. А там происходила настоящая вакханалия. Жигалов уже обежал пруд наполовину и все-таки не удержался, выглянул наружу, раздвинув ветви осоки. Игоша преодолел полпути к Акулине, идти оставалось не так уж много: фараонка знатно пообгрызла образине ноги, но раны затягивались на глазах, обрастая набрякшим рубцовым салом.

Фараонке тоже досталось – башка ее плавала отдельно и цеплялась зубами за игошины икры; тулово же висело у чудища на плечах и, обвив шею хвостом, крутило лысую младенческую головенку на все лады, да так, что теперь игоша смотрел себе за спину.

– Чтоб меня слева-направо! – прошептал майор.

Загребая воду толстыми, как бревна, ногами, игоша вброд шагал через пруд. Фараонка с визгом драла его шкуру, вниз валились лоскутья мяса, тут же отраставшего на теле бывшего суседки. Выпучив печальные глазища, он уже вполне явственно кричал:

– Ма-а-ама!

Майор поглядел направо. Анна Деми… тьфу ты, Акулина уже была неподалеку. Она криво ухмылялась, даже не глядя на приближавшегося игошу, огромного, размером с двухэтажный дом. Будто совсем не боялась такой страхолюдины. Максимка подле нее стоял все так же без движения, словно его парализовало. Чудовищная пята громадины уже была неподалеку. Акулина, словно только-только заметив игошу, зло крикнула:

– Якая я тебе мама, малахольный? Тьфу на тебе, растудыть так и эдак. Сгинь!

И махнула небрежно рукой, точно муху отгоняла. Резко остановившись, игоша завопил, и в такт ему заверещала вцепившаяся в его тело русалка. Гигантский паскудник содрогнулся, будто от пронзившей его внезапно боли, и громыхнул напоследок, уже неуверенно и робко:

– Мама?..

И лопнул. Жигалов в первое мгновение даже не

понял, что произошло, – его просто отшвырнуло назад взрывной волной. Уши заложило, как в окопе, майор грохнулся на спину, зарылся затылком во влажную почву, а рядом с хлюпаньем посыпались на землю куски окровавленной туши – вонючие, блестящие, с торчащими лохмотьями розового сала. Один из таких кусков упал прямо ему на грудь, и Жигалов с омерзением отпихнул его в сторону, увидев большой выпученный глаз. Тот тут же лопнул, вытек на землю красной слизью. Суседки не стало окончательно. Совсем рядышком в кусты шлепнулась облепленная мокрыми волосами голова фараонки. Она разевала рот, как выброшенная на берег рыба, и щелкала острыми зубами, откусывала ими стебли камыша. Шептала хищно:

– Жуки-и-и… Все-е-ех утоплю!

– Да пошла ты к черту! – заорал Жигалов, подскакивая. – Вали обратно в свое болото!

И пнул голову, как заправский футболист, – зарядил ее щечкой в пруд. Булькнув, Нинка исчезла. Лишь разошлась вода над погрузившейся на дно русалочьей башкой. Совсем неподалеку мурлыкал ведьмин голос:

– Ну где же ты, Демушка? Скольки тебе яшчэ ждать, милый ты мой, яхонтовый? Где ты, родной?..

Увидев, как легко, одним взмахом руки, Акулина расправилась с игошей, Максимка понял – в этот раз не сдюжат. «Вот и конец пришел, мабыть». По-прежнему не двигаясь с места, он расплакался – не от страха, а от обиды за суседку, от глупости всего происходящего и даже от жалости к Акулине, которая уж точно не заслужила мучений в Пекле. Уж он-то теперь знал всю историю, без Демьяновых недомолвок. Акулина оглянулась, услышав его всхлипывания, и улыбнулась грустно:

– Ну ты чаго, малой? Не плакай, тебе худо не сделаю, чай не душегубица. Постой-ка тута.

И отошла в сторону, вытянув шею и принюхиваясь, как собака – видимо, выискивая Демьяна. Раздвинув стебли камыша, ведьма пропала из виду.

– Мать-перемать… – раздался за спиной знакомый голос.

«Жигалов!» – догадался Максимка, который даже головы не мог повернуть. Он с трудом разлепил непослушные губы, прошептал:

– Элем Глебович, вы?

– Я! Слышь, Максимка, давай сюды, пока она там бродит. Тикаем!

– Да не могу я…

– Чего так? – Жигалов выбрался из кустов и показался в поле зрения мальчика. Майор был весь грязный, забрызганный игошиными ошметками и тиной, словно из колодца вылез. В его слипшихся от крови волосах