Знаток: Узы Пекла - Герман Михайлович Шендеров

его наносить удары снова и снова – будто наказывал он себя. А когда наконец изуродованный палец отделился, пнул его, не глядя, в воду. Перемотал обрывком рубахи кровоточащий обрубок и быстро зашагал в сторону Задорья, как-то по-старчески опираясь на клюку, будто было ему не семнадцать лет, а полвека стукнуло. Мокрые от дождя и ставшие совсем седыми волосы топорщились в стороны, а взгляд стал жестким, угрюмым и нелюдимым. До следующей их встречи с Акулиной оставался двадцать один год.

Тем временем в Беларуси прошлым утром началась масштабная операция «Багратион». Партизанские отряды навалились на фашиста единым фронтом, задержали немецкие подкрепления и отвлекли силы врага от Витебско-Оршанской наступательной акции, заманили гитлеровцев в непроходимое Бобруйское болото; советские солдаты наматывали на гусеницы танков черную со свастиками униформу под Полоцком, свистели над Крымом крылья «Ночных ведьм», стали могилой для тысяч душегубов овраги вокруг Могилева, трещали от снарядов стены Вильнюсской «крепости», дымились развороченные башни хваленых «Йагдпанцеров» на подступах к Минску.

Страна стряхивала с себя захватчиков, как насосавшихся, одуревших от выпитой крови блох, и все новые и новые герои там, на фронтах, по высочайшей цене выкупали у войны Победу.

Покаяние

Солнце медленно клонилось к закату, облапило красными лучами сосновый лес за мельницей, заросший камышами пруд и даже лица сидевших у окна людей.

Людей было двое – испуганный мальчик лет двенадцати и женщина со странной, перекошенной улыбкой, словно приклеенной к почерневшим губам. Она сидела без движения, как если б умерла и закоченела в такой неестественной позе; льдистые глаза смотрели наружу, в окно. Женщина даже не моргала и, когда на ее окровавленную щеку села муха, не попыталась ее смахнуть. Мальчик тоже не шевелился – ему не позволяло ожерелье из зубов, висевшее на груди, – но его выдавали подвижные, быстрые взгляды, которые он бросал на самозванку. По щекам его текли слезы. Он кое-как выдавил из себя, проглотив ком в горле:

– И шо? Дык Дема больше и не приходил сюды, к мельнице?

– Як же? Приходил. Постоит на бережку, пожалеет себя да пойдет прочь. Вот и сейчас пришел – гляди! – ожила Анна Демидовна, вернее то, что теперь управляло ее телом; проскрипело глоткой: – Пойдем-ка гостей привечать.

– Гэта Демьян? – встрепенулся Максимка – вернее, только глазами сумел захлопать.

– Ну а кто ж яшчэ? Он, родимый. Тебя-то, вишь, не бросил.

Ноги Максимки сами собой выпрямились, повинуясь ожерелью. Он успел глянуть через пруд – там со стороны леса к мельнице приближались двое. Демьян опирался на неизменную свою клюку, а его спутник – в нем Максимка узнал Жигалова – зачем-то тащил под мышкой двухлитровую банку, в каких закрутки на зиму делают. «А гэты тут зачем?»

Они торопко прошмыгнули камышами и обогнули пруд – так, чтоб оказаться по другую сторону. Акулина шагала, резво передвигая чужими ногами, так что Максимка еле поспевал за ней. Сапоги хлюпали в болотистой почве, из-под ног ускользнула зигзагом змея, а другой раз прыгнула в сторону толстая жаба. Над озаренным закатным солнцем прудом громко гудело комарье.

В какой-то момент ожерелье натянулось на шее, и Максимка встал как вкопанный. Акулина подняла руку, поглядела внимательно на ту сторону пруда. Оттуда раздался зычный окрик:

– Анюта! Максимка! Мы идем за вами! Она тут?

– Анна Демидовна, стойте, где стоите! – вторил ему Жигалов. – Здесь ведьма может быть!

– Яшчэ як может… – пробормотал под нос Максимка. – Перед тобой она, дурань гэбэшный.

Акулина хихикнула; довольная, будто кошка сметаны нализалась. Ведьма сделала несколько шагов вперед, вглубь стоялой воды, пока та не дошла ей до края юбки и не скрыла исцарапанные ноги в рваных колготках. По разошедшимся по воде кругам заскользили в стороны водомерки, поднялась со дна мутная тина. Акулина приложила ладони ко рту лодочкой и крикнула из самой глубины взятого взаймы тела – своим, ведьмовским голосом:

– Ну, привет, Демушка, давно не виделись! Помнишь слова классика? «Предназначенное расставанье обещает встречу впереди…» Вот и свиделись наконец!

Когда Анна Демидовна на той стороне пруда выкрикнула эти слова, Демьян побледнел и едва не выронил клюку из потерявших всякую твердость ладоней. Жигалов с тревогой посмотрел на знатка, покрепче перехватил скользкую банку, а то руки уже немели от тяжести. И откуда в ней столько весу? Машину пришлось оставить километрах в трех отсюда, у опушки леса – дальше было никак не проехать. Майор вновь посмотрел на Демьяна – от взгляда на крепкого мужика, который буквально превратился в кисель в человеческом обличье, в дрожь бросило и самого Жигалова. Он спросил:

– Ты чего, знахарь? Никак Гринюк своей испугался?

– Ниякая гэта не Гринюк, – упавшим голосом ответил Демьян, – гэта ж она… В теле Анютки.

– Кто «она»? – переспросил Жигалов, вновь перехватывая предательски ускользавшую из хватки банку. Внутри будто что-то ворочалось.

– Акулина гэта, дурань гэбэшный! – непроизвольно повторил Демьян слова Максимки, уставившись на ту сторону пруда, где по колено в ряске стояла женская фигура в строгом жакете и юбке, а за ней, в кустах осоки, виднелся и ученик – без движения, будто телок стреноженный.

– Ну чаго, Демушка, побалакаем о делах наших сердешных? – долетело до него через пруд.

– Ты як гэта зробила, ведьма ты… – выдохнул зна́ток. – Ну-ка отпусти их! Я табе нужен! Изыди, диавол!

– О-о, Демушка, кто из нас диавол – то покуме-

кать яшчэ надо! Я ж ученику твоему все поведала, про все твои «подвиги». И як ты мене бросил и як прикопал вон тама, у мельницы. Як тебе, Максим, понравился сказ, не?

– Это она о чем? – спросил Жигалов, но зна́ток лишь отмахнулся – не до тебя, мол. Посуровел лицом, прокашлялся, гаркнул:

– Отпусти их, слышишь? Выползай из Анюты да греби к себе в Пекло, откуль пришла, а не то…

– А не то что?

– А не то… – Демьян резко рванулся к мельнице, ухнул сапогами в воду, зашарил руками в ряске. – А не то кости твои выкопаю да перезахороню, як положено. Вона они где, лежа… Ой!

Пальцы наткнулись на что-то скользкое, холодное. Перед носом Демьяна вынырнуло лицо, полупрозрачное и гладкое, как обмылок. Открылись белесые глазища Нинки-фараонки.

– Чем копать-то будешь, родной? – насмешливо крикнула Акулина.

Демьян отступил назад, стараясь не совершать резких движений, Нинка последовала за ним. Зна́ток откашлялся, попросил сипло:

– Нинусь, мне б гэта… под мельницу бы залезть.

Фараонка зашипела, булькая ноздрями:

– Сам наказал схоронить… Сам говорил не пущать…

– Видала, Нинусь, хитрый якой? – вовсю веселилась ведьма. – С долгов слезть решил! Перезахоронить як