Самый опасный человек Японии - Александр Накул

— Добрый день, Мару-кун, — весело произнёс Юкио. — Изволила ли прибыть Кавасима-домо?

Швейцар был высоченным юношей с пронзительными карими глазами. Довольно пушистые для военного времени волосы топорщились под фуражкой, словно пара кошачьих ушей.

— Уже откушивает, Сатотакэ-сама, — Мару склонился, касаясь пальцами козырька. — Распорядилась сразу просить к ней. А это кто с вами?

— Мой друг, — Юкио подмигнул. — Одноклассник. Очень талантливый.

— Талантливые люди необходимы отечеству, Сатотакэ-сама! — произнёс швейцар и отодвинул дверь. И только когда они уже вошли, Кимитакэ понял, что никакая это не гостиница.

7. Принцесса-лисица

Высокий зал оказался неожиданно просторным и неожиданно душным. Стояли круглые столики, заставленные в основном бутылками — фарфоровыми с саке или прозрачными с алкоголем в европейском духе. И за столиками было не протолкнуться, все наливали, курили и разговаривали. Это настолько увлекало, что на двух юных посетителей в школьной форме никто не обратил внимания.

Всё как в мирное время — только окна заклеены для светомаскировки и жёлтые лампы качались в серебряном сигаретном дыму. У противоположной стены пылала сцена с опущенным алым занавесом и забытым пианино и блестел, словно волшебная шкатулка, заполненный бар.

Кимитакэ припомнил заведения, куда таскал его учитель музыки, Леви. Но здесь всё было по-другому. Никакой тайны, никакой скрытности. Упорный, свирепый загул.

Лавируя между столиками, Юкио пробрался к самому крайнему, что стоял прямо под сценой.

Там сидели трое: нахмуренный пехотный капитан, уже покрасневший от выпивки, улыбчивая и вежливая женщина, по манерам — типичная гейша, хоть и в штатском платье, а рядом с ней — ещё одна женщина, чуть повыше, со смуглым монгольским лицом и почему-то в белом генеральском мундире.

Юкио торопливо поклонился и шлёпнулся на свободный стул, как раз по правую руку от леди в генеральском мундире. Кимитакэ ничего не оставалось, как сесть за последний, пятый стул и приготовиться к очередному безумству.

— Это мой одноклассник, можете называть его Кими, — торопливо бросил Юкио. — У него довольно редкое полное имя, вы всё равно его не запомните. А это генерал Ёсико Кавасима, урождённая Айсиньцзюэло Cяньюй. Да, ты правильно понял: в армии Маньчжоу-Го есть женщина-генерал. Она в принципе из правящей императорской семьи, но это не особенно много значит — дочь десятого принца от какой-то наложницы. Наибольшего она достигла на службе уже нашему императору. Ещё её иногда называют Цзинь Бихуэй, но происхождение её имени загадочно.

— Видеть тебя — всегда радость, Юкио-кун, — заулыбалась Ёсико. — Хотя я уверена, ты опять пришёл денег просить.

— Ни о чём не прошу, но сообщаю: мы порядочно поистратились.

Генеральша полезла во внутренний карман, вытащила сверкающее портмоне из чёрной крокодиловой кожи и сунула всю стопку Юкио за шиворот. Тот хихикнул, но деньги перепрятал.

Капитан посмотрел на него с презрением.

— Европейская традиция буквально соткана из противоречий, — генеральша продолжала прерванный разговор. — Есть, например, вполне уважаемое мнение, что голосовать на выборах имеют право только способные носить оружие. Так считали ещё древние греки. Напротив, во Франции, во избежание бонапартизма, армия голосовать не может — ни офицеры, ни даже призывники. Будь они даже в отпуске. А как вы полагаете — какая из этих систем лучше?

— Это не имеет большого значения, потому что Франция в прежнем виде больше не существует, — заметил капитан. — Но я согласен с фашистами. Власть следует передать армии, а выборы вообще отменить. Это бессмысленная трата народных денег.

— Видать, вам близки идеи одного безумного монаха.

— Этот монах, как и все безумцы, просто повторял то, что было обычными идеями его эпохи.

— Если его идеи были обычны — за что же его повесили? Или, что точнее, почему повесили только его одного?

— Его не одного повесили, а за компанию с другими молодыми офицерами. Он был одним из организаторов их мятежа.

— Но разве молодые офицеры не были безукоризненными патриотами? Хотя я их, разумеется, осуждаю. Видите ли, не хотели ехать в Маньчжурию и потому взбунтовались. Наша династия происходит из Маньчжурии, и любой может убедиться — эта страна по-своему прекрасна. Там не только степь да угольные шахты.

Чем дольше Кимитакэ вслушивался, тем неуклоннее понимал, о чём идёт речь. И ещё: как мало об этом он знает. Поэтому он вслушивался во все уши.

— Вы напрасно пытаетесь меня на глупость вывести, — произнёс капитан. — Прямо как ехидный и непоротый школьник из какой-нибудь Аризоны пытается разозлить учителя истории, задавая «неудобный вопрос»: если в Гражданскую войну они, южане, были плохими, а северяне хорошими, то почему хороший генерал Ли воевал за плохих? Неужели не знал, что хорошие — там, с другой стороны?

— Но молодые офицеры тоже многого не знали, — заметила Ёсико. — Например, они не знали, что оказались с неправильной стороны.

— Они были обучены достаточно, чтобы усвоить — лейтенанты генералам не приказывают, — отрезал офицер. — И тем более не приказывают императору, как верховному главнокомандующему. За это и повесили. В те годы их идеи были крайне несвоевременны. Пусть даже сейчас и снова сделались актуальны.

— Раз вы этого монаха повесили, а теперь его идеи снова актуальны, — встрял Юкио, — то почему бы вам его не снять и выпустить обратно? Вдруг это переломит войну в нашу пользу?

— А почему бы школьнику не заткнуться, когда старшие разговаривают? — поинтересовался капитан.

— Вот именно! — Юкио поднялся и решительно обогнул стол. — Заткнёмся все! Хватит болтать! Давайте лучше потанцуем!

Он ловко, словно хорёк, набросился на генерала и потащил его вместе с креслом, пытаясь поднять на ноги. Опьяневший мужчина тщетно отбивался от ловких белых перчаток.

— Отпусти! — наконец выкрикнул он. — Отпусти, паскуда!

Юкио подчинился и вытянулся во фронт. Потом хихикнул.

Ёсико расхохоталась.

Капитан зарычал, попытался подняться — и у него это даже почти получилось. Он оторвался от кресла, потерял равновесие, попытался оторвать руки от подлокотников, но они тоже оказались привязаны. Подёргался ещё и затих.

Он так и сидел, развалившийся, обречённый и скорченный, словно приколотый булавкой. А Юкио стоял, поодаль сжимая перчаткой ножны меча, словно церемониальный жезл.

Каким-то образом он ухитрился отцепить у противника табельное оружие.

— Верни мой меч! — приказал офицер.

— Я не сделаю этого, — ответил школьник. — Потому что если верну вам меч — вы просто убьёте меня