Знаток: Узы Пекла - Герман Михайлович Шендеров

Сухощавый принял кружку – на тыльной стороне ладони расплылась синюшная наколка в виде вроде бы черта.

«Как есть киловяз», – подумал Максимка.

Старик склонился над кружкой; вывернул голову, чтоб взглянуть на червячка косящим своим глазом.

– Могучая гадость. Не абы как портили, со злобой, с ненавистью. Заморить хотели. Ни, я такого уж давно не вязал. Я-то чаго – корову спортить, или там шоб до ветру постоянно хотелось, а гэта… Тут смертию смердит.

– Снять сможешь?

Сухощавый пригляделся. Достал червячка, лизнул. Скривился.

– Не, такое не сдюжу. Уж больно крепкая хворь. Такая и меня прикончит, и от хозяина не отцепится. Не возьмусь. Тут уж тот снимать должон, кто портил.

– А вызнать, кто портил, можешь?

– Ну, Демьяшка, кабы не мальчонка – послал бы тебя знаешь куды… Эх, была не была.

Сухощавый выудил мозолистыми пальцами червячка, зажмурился и… закинул его в рот. Старика скрючило, он осел на пол. Под бледной кожей явственно перекатывалось что-то большое, черное. Максимка дернулся, запричитал:

– Дедушка, что с вами?

– Воды ему лучше набери – вон, в ведерке.

Максимка вернулся с кружкой холодной до ломоты в зубах водицы, а Сухощавого уже выворачивало на доски. Изо рта лилась серая, как сигаретный пепел, слизь. Оказываясь на полу, она не растекалась, а рассыпалась и проваливалась прямо насквозь, куда-то под землю.

Проблевавшись, старик вцепился в кружку и принялся пить жадными глотками. Осушив кружку, припал к ведру и еще добрые минуты три голодно лакал, пока воды не осталось на самом дне. Отвалившись от жестяного бортика, киловяз уселся прямо на пол, помотал головой. Проблеял хрипло:

– Крепкая хвороба. Крепкая. С кровью. С ненавистью. Гэта вам не понос недельный. Не снять тебе гэта, Демьян, никак. Кажи, хай гроб готовят. Не спасти…

– Да як же ж не спасти? Шо ж там такое-то?

– Самое дужное уроченье из всех, якие есть, – горько ответил Сухощавый. – Крепче ненависти не бывает, потому как из любви выросла. Не простое гэта проклятие, Демьяшка, а материнское…

– Вот табе и урок нумер раз…

Брови знатка сами собой сошлись над переносицей.

На обратном пути Демьян все больше помалкивал, чесал русую бороду, глубокомысленно хмыкал. Понемногу рассветало. Мелкая нечисть, вдоволь набегавшись и накуражившись, искала убежища в норах, под кустами и на крышах хат.

– Бачили, дядька Демьян? Эк драпанула! – попискивал восторженно мальчонка, провожая взглядом тощую шишигу. А следом принимался шумно зевать после бессонной ночи.

– Угу… – только и мычал тот в ответ, погруженный в мысли.

Максимка смекнул что-то, спросил осторожно:

– А шо, материнское проклятие – гэта зусим дрянно? Выходит, баба Нюра ведьма? А сама усе молилась да с иконами…

– В том-то и дело, что ниякая не ведьма, – ответил Демьян и принялся скорее не объяснять, а рассуждать вслух. – Оно ж как обычно? Коли кто спортил – отшептал, отмолил да забыли. А коли порчун нашелся, то и ему на орехи достанется. Другое дело, коли оно родовое – тут уж весь род чистить надо, до самых до могил; все, что разложиться не успело. Но и гэта ясно. А вот с кровными уроченьями… с ними тяжче всего.

– Почему?

– Да бо, шо Нюрка-то никакая не ведьма – ее нос к носу хоть с Мытарем поставь, все равно ничаго не убачит, потому шо обыкновенная она, як веник березовый. Но даже обыкновенный человек иногда так может возненавидеть, шо тама, – зна́ток со значением ткнул тростью в землю; та ответила столбиком пыли, – почуют. И помогут. Они вообще, знаешь ли, – надо не надо, а помогать любят. Да только спросят потом так, шо мало не покажется. И вот такую порчу никому нипочем не снять, покуда тот, кто портил, сам не одумается.

– Так нам нужно всего лишь бабу Нюру уговорить! Она ж гэта точно случайно, не со зла, да, дядька Демьян?

– Хотел бы я верить. Хотел бы…

Председатель встречал их под указателем на Задорье – в семейных трусах, валенках и шинели на голые плечи. В зубах подрагивала папироска. Едва завидев знатка и его подмастерье, побежал навстречу.

– Ей ночью хуже стало… Я к вам, а вас нету… Всех на уши поднял – никто ничего не знает, ушли, мол, и все тут! – затараторил круглый человечек с укором.

– Сказал же, до рассвета обернусь, – огрызнулся Демьян. – Побалакать кое с кем треба было.

– И? Что? Сказал чего ваш консультант?

– Сказал… – Зна́ток не знал, что говорить. Коли игоша бы молодую жену сосать повадился, или жупка на полатях появился, тут все ясно – с глаз долой, пинком под зад. А тут… – Много чаго казал. Табе того знать не надобно. Ты лучшей гэта…

– А идите вы, Евгений Николаевич, головастиков наловите! – неожиданно выпалил Максимка, угадав настроение наставника.

– Головастиков? – удивился председатель.

– Ага, зелье буду варить, – подтвердил Демьян, одобрительно глянув на Максимку. – Змеиная кожа, совиное перо… Во, головастики закончились. Сбегаешь? Там вон, у мельницы их шмат…

– Я… Если меня в таком виде, – засмущался Евгений Николаевич, запыхтел папироской, сплюнул. – А, к черту! Ради Аллочки… Я сейчас! Мигом!

– Побольше наловите! Полный сачок потребно! – крикнул вслед Максимка.

Демьян ничего говорить не стал, лишь усмехнулся довольно в бороду – а парень-то далеко пойдет.

В доме председателя царил хаос. Осколки посуды повсюду, с потолка свисает драная простыня, пахнет кислятиной. Посреди хаты валялся бюстик Ленина. Вождю ополовинили череп по самые брови и откололи нос, как египетскому сфинксу. Всюду поблескивали пятна бурой жижи, в которой что-то лениво извивалось. Аллочку заметили не сразу. А как заметили – Демьян даже Максимке глаза забыл прикрыть. На потолке в самом углу висела, расставив ноги, аки паучиха, нагая жена председателя. Бешеные глаза смотрели каждый в свою сторону – зрачки с булавочную головку. Все тело опутывали вздувшиеся темные жилы, а из выставленного наружу женского срама стекала какая-то темно-багровая дрянь.

– Сама себя переваривает… – только и успел выдохнуть Демьян, когда Аллочка с жутким визгом бросилась на непрошеных гостей.

Максимку отбросила грязной пяткой, да так, что тот о печку саданулся. Накинулась на Демьяна. Измазанные, будто сажей, зубы защелкали у самого его кадыка, а глотка Аллочки не переставала непостижимым образом изрыгать матерщину пополам с угрозами:

– Я тебе, такому-растакому, кишки через дупу выну, хер отгрызу, глаза твои поганые высмокчу…

Зна́ток было замахнулся клюкой, но обретшая какую-то нечеловеческую силу Аллочка легонько