Знаток: Узы Пекла - Герман Михайлович Шендеров

А ща вона як, ручей разлился, немец прачнулся. И давай буянить, фриц клятый. Всю бульбу сапсавал, трошки усе забирал, мине выгнал. Слышь, зна́ток, так ты, может, того, поможешь мине чем? – воодушевился полевик, широко раскрыв такие же странные глаза с оранжевыми зрачками. – Не могу я поле свое кинуть.

– Табак забирай, а игрушку вертай обратно хлопцу. Помогу, мабыть, чем смогу.

Полевик с неохотой протянул калейдоскоп обратно, но не удержался и глянул разок в окошко – аж припискнул от удовольствия. После такого принять игрушку обратно Максимка не смог.

– Забирай. Подарок!

Полевик недоверчиво взглянул сначала на Максимку, потом на калейдоскоп, после уставился на Демьяна; в оранжевых угольках глаз застыл вопрос: «Можно?» Зна́ток пожал плечами. Полевик было дернулся прочь, когда его догнал зычный окрик:

– Должен будешь! Зразумел? Не мне, а ему!

Существо кивнуло, а зна́ток посмотрел на Максимку как-то по-новому; мелькнуло в насмешливо-снисходительном взгляде что-то похожее на уважение.

– Неужто заложный? – пробормотал Демьян по дороге домой. Максимка навострил уши.

– А заложный – гэта кто, дядька?

– Мертвец неупокоенный, – кратко ответил зна́ток.

Во дворе Максимка потрепал по холке Полкана – тот, попривыкнув к мальчику, стал ласковым, что кутенок. Вошли в дом. От стука двери суседко укатил за печку, но Максимка успел краем глаза заметить безрукую и безногую тень, круглую, что колобок. Он до сих пор, бывало, ночевал на груди у Максимки, но теперь ощущался не как гирька, а скорее как котенок. Разве что глаза лучше резко не открывать, а то потом долго не уснешь.

Зна́ток расстелил кровать и Максимкино лежбище на печке, бросил:

– Ща спать, без споров. В полночь обратно идем. Як раз луна на убыль пошла, сёдня, значит. Попозжа усе скажу.

Максимка улегся на печку, долго ворочался под храп Демьяна. Тот уснул сразу, стоило прислонить голову к подушке – партизанская привычка. Максимка же вертелся, слушал, как суседко катается по углам. Наконец прикемарил. Ему вновь приснился тот же сон, что он теперь видел постоянно, – нелегкая, но зато короткая жизнь, кабаки и «малины», зоны и пересылки, а еще блестящая заточка где-то далеко, в Магадане, которая втыкается ему в глотку. Течет кровь, торчит наружу сизая трахея, которую он пытается зажать, недоуменно вращая глазами… Бай рассказал ему во сне много всякого. Так рассказал, что не забудешь.

– Максимка, вставай! – В избе было темно, Демьян тряс его за плечо. – Идти нам треба.

Мальчик, зевая, слез с печки. Демьян уже заварил чая на керосинке, соорудил пару бутербродов с кровяной колбасой – гостинец за возвращенную из лесу корову. Снаружи темень хоть глаз выколи. Рассыпанное стекло Млечного Пути скрылось за взбухшими, будто шматы плесени, облаками.

– Польет скоро… К утру, мабыть. В общем, слухай внимательно, – говорил Демьян, шамкая с полным ртом. – Мертвец заложный – не шутки. Я б тебя брать не стал, но вучить треба, да и помощь сгодится. Коли гэта мертвец и впрямь…

– Дядька, а шо за нябожчик такой, чем он от обычного мертвяка отличается?

– Паскудь и нежить уся, даже коли не зусим разумна, себя осознает. Кто-то як звери, кто-то почти как люди – одних шугануть можно, с кем и договориться полюбовно. Со всеми можно уговор свой иметь. Гэты же… Гэта зло, Максимка. Немыслящее, слепое. Не понимает оно, шо померло уже, вот и гадит. Опойца в землю зарытый засуху вызывает – воду из земли сосет. Самогубец шептать будет, усе деревья в округе виселицами станут. А насильник… Но гэта рано тебе пока. Все заложный себя поганит, потому как ни жив ни мертв, а лежит в земле и злится, и с ума сходит. Чем дальше – тем хужее. А тем паче немец он, ненавидит он нас. Потому поле и портит, а потом, как в силу войдет, припрется сюда, в Задорье, или в соседний колхоз. В колодезь залезет, перетравит всех к чертовой матери. Или скотину давить начнет. А может и хату спалить – шибко немец это дело любил. Так шо потребно нам его упокоить зараз, покудова он ходить не начал.

Посидели молча, жуя бутерброды и прихлебывая чай.

– Эх, думал, скончились вороги на родной земле, а они, бач, як грыбы пасля дождю. Скольки ж я их перебил… Ладно, збирай лопату.

– А на кой лопату?

– Откопать его треба.

Вооружившись шанцевым инструментом, они отправились в сторону оскверненного поля. Ночь тихая и безветренная, облака нависли над деревней, готовые обрушиться оглушающим потоком. Тишина была звенящая, натянутая как струна.

– В карманах есть что железное? – спросил Демьян.

– Не-а…

– На, возьми, – зна́ток высыпал ему в жменю горсть болтов да гаек. – Запомни – всегда носи с собой железо. И соль. И ладанку трымай, на грудь повесь. Запомни: морочить будет – не дергайся. Слабый он яшчэ, тольки кошмарить и умеет. Надобно его до первых петухов продержать, не дать в могилу вернуться. Днем-то он силу и растеряет.

– А чего ж мы его сразу днем не выкопали? – удивился Максимка.

– Шоб тот же агроном тебя потом особистам сдал как вредителя? Наше ремесло, брат, оно такое, не всем знать надобно, что там да почему – ни пса не поймут, только бед наживешь.

Рассовав по карманам болты в пригоршне соли и повесив на шею шнурочек с терпко пахнущей ладанкой, Максимка ощутил себя персонажем гоголевских «Вечеров на хуторе близ Диканьки».

Спросил у Демьяна, читал ли тот, но зна́ток был слишком погружен в размышления.

Раскинувшееся за лесом поле казалось призрачным – перекопанные агрономами гряды вздыбились, как после немецкой бомбардировки, а чахлые кустики походили на несчастных, вкопанных по пояс привидений. Из лесу гулко ухала сова, и чаща казалась сплошной темной пустотой, сомкнувшей деревья так плотно, что там ни зги не видно. Дошли почти до самого ручья.

– Здесь полевик сказал копать…

– А як откопаем – шо потом?

– Перенесем, вестимо. В овраг куда-нибудь, а лучше на перекресток, шоб дорогу не нашел. Домовину бы, конечно, для ирода соорудить, но придется так…

Зна́ток поплевал на руки, отыскал мох на дереве, повернулся лицом на восток и взялся копать. Максимка помогал как мог – оттаскивал камни, рубил корни; крепкий Демьян за несколько минут ушел в землю, что крот. Вот вроде в деревне на людях хромает, на клюку опирается, а в самом силы хоть отбавляй. И не такой уж он старый, со Свиридом одного возраста. «Борода только все портит», – думал Максимка, заодно представляя, как было бы хорошо, будь Демьян его батькой.

Чернозем копать оказалось легко, но