Земля войны - Александр Дмитриевич Прозоров

тем самым от опасности куда более хлипкие жердяные воротины. Теперь обнаженные по пояс сир-тя торопливо раскапывали песчаную перемычку, по которой все последние дни проходили внутрь люди.

– К стенам сваливайте! – подгонял работников с носилками Кондрат Чугреев. – Ближе к углам, на нижние венцы!

– Хорошо хоть, слава святой Бригите, воду в ров подводить не надобно, – глядя сверху, порадовался Ганс Штраубе. – Сама из земли проступает.

Это было верно. Везде на Я-мале вода стояла так близко к поверхности, что выступала в любой яме, вырытой глубже, чем по пояс. Видимо, поэтому леса и росли тут так густо – несмотря на то, что дожди были большой редкостью. Вот и сейчас землекопы трудились уже по колено в воде.

– Еще часа три, и можно считать, управились, – облегченно дернул себя за бороду Матвей Серьга. – Внешние укрепления закончили. Можно крестным ходом обходить и внутрь садиться.

Отец Амвросий в эти самые минуты обходил совсем новенькую, пахнущую смолой и влагой часовню, срубленную в этот раз в самом центре крепостицы. Образов для нового храма в его распоряжении, увы, не имелось, а потому приходилось обходиться распятием, поставленным перед алтарем и надписями «iх» вместо иконостаса. Еще священнику хотелось нанести на все четыре стены несколько отрывков из Священного Писания, но мужчина никак не мог выбрать самые лучшие из священных слов.

Успехи в просвещении язычников и несколько месяцев спокойной жизни прибавили казачьему священнику уверенности в себе и объема в животе. Впрочем, гордая осанка, развернутые плечи, узкая и длинная с проседью, тщательно вычесанная бородка, новая ряса и большой нагрудный крест бросались в глаза намного сильнее, нежели проявившийся животик.

– Во имя отца, и сына, и святого духа, – перекрестился он, зажигая сальную свечу перед распятием. – Да пребудет с нами имя твое, да пребудет с нами…

Мелькнувшая чуть в стороне, на грани заметности, тень заставила мужчину отвлечься. Он повернул голову, потом повернулся целиком – однако белая просторная часовня была пуста.

Трудно спрятаться там, где нет ничего, кроме стен, пола и потолка.

– Почудилось, – осенил себя знамением священник, вернулся к распятию и вдруг услышал ласковый шепот:

– Окрепла ли вера твоя, отче?

– Кто здесь? – снова закрутился отец Амвросий, и опять никого не обнаружил. Но когда собрался вернуться к молитве – между ним и алтарем вдруг обнаружилась круглолицая черноволосая девица в опрятной малице и высоких мягких торбасах – каковую два года тому назад он познал под именем Ирийхасава-нэ.

Священник в ужасе попятился:

– Сгинь, сгинь, нечистая сила! Сгинь, порождение похоти! Сгинь, гнусная сестра ехидны!

– Ничто на свете не происходит без воли твоего бога, священник, – улыбнулась ему девушка. – Разве так нужно встречать посланника небес?

– Нет, нет, нет… – замотал головой отец Амвросий. – Не может быть!

– Господь посылает тебе испытание, священник, – протянула ему руку уже подзабытая любопытная девушка рода сир-тя. – Так иди же сюда и одолей искус!

Девушка обняла себя ладонями, провела ими от плеч вниз, словно смывая с себя одежду, и через несколько мгновений оказалась полностью обнаженной. Священник чуть не застонал, увидев перед собой сильное, красивое, юное тело. Соски высоких грудей, гладкий живот, ровные смуглые ноги… и соблазнительный курчавый треугольник там, где все это встречалось воедино…

– Сгинь, пропади! – тут же попытался отмахнуться знамением священник, но обнаженная Ирийхасава-нэ, наоборот, сделала пару шагов вперед.

– Пошто гонишь меня, великий пастырь? – Девушка одарила его улыбкой, полной неги и ехидства. – Разве вера твоя не должна удержать тебя от искуса? Отчего прячешь дух свой за заклинания, ровно плоть свою за спины казачьи? Может статься, вера твоя недостаточно сильна? Может, долг свой ты с ленцой исполняешь, великий пастырь, и оттого в вере своей ослаб? Ну же, пастырь. Встреть свое искушение и выстои, не прикоснувшись к девичьей плоти…

Гостья неторопливо развязала пеньковую веревочку, заменяющую священнику пояс, запустила руки под подол рясы, стащила ее со своей жертвы через голову.

– Сгинь! Сги-и-инь… – застонал несчастный, пытаясь выстоять перед воздействием любовного наговора и прямым, навеваемым ведьмой наваждением. Нине-пухуця не желала рисковать и использовала все свои знания и силу, дабы добиться нужной цели.

– Смотри на меня, священник! Если вера твоя крепка, а молитвы искренни, никакой искус не одолеет твоей веры… – Ладонь гостьи коснулась его успевшей окаменеть плоти, приласкала ее и теплые мягкие пальцы Ирийхасава-нэ побежали по бокам мужского тела, и вместе с ними священника окатило обжигающей волной вожделения. Столь сильного, что оно причиняло боль, просачиваясь в каждую пору его тела и превращаясь там в маленький вулкан, затапливая его разум. Гостья легонько толкнула его, и отче свалился на спину. – Это просто искус, священник. Это испытание. Твой бог прошел через него. Достоин ли ты его имени и своего креста?

– Я выдержу… Иже иси… Да святится… – Ногти отца Амвросия скребли свежеструганный пол. Но пламя уже бушевало в его разуме, выжигая молитвы из памяти, плоть же стремилась вперед, отказываясь подчиняться сознанию, тело вздрагивало в конвульсиях.

– Смотри на меня, священник, – опять потребовала юная чаровница, становясь над мужчиной на коленях, лишь слегка касаясь горячим лоном его плоти. – Крепок ли ты в вере, пастырь душ христианских? Достоин ли имени, что произносят твои уста? Я есмь испытание твое, отче. Ты ведь не станешь прелюбодействовать, пастырь?

Ее пальчики нежно и шаловливо пробежались по его ногам от коленей вверх и…

– А-а-а!!! – Жуткая, невыносимая похоть захлестнула разум мужчины, свела судорогой тело, заставила его выгнуться, и священник ощутил, как чресла его словно окунаются в кипяток, но кипяток не боли, а нестерпимого, как боль, наслаждения, что остро-сладостными волнами скатывалось вниз, к презренной плоти, к окаянному отростку, внезапно поглотившему все помыслы, и раз за разом тело содрогалось в волнах безумной ярости, требовавшей пробиться в самую глубину той, что сидела сверху, смеясь и напевая. Священник изогнулся, пронзая это гнусное порождение ехидны, исчадие ада, порождение сатаны – и взорвался сам, на какие-то мгновения полностью обеспамятев.

Когда он пришел в себя – то был один. И если бы не обнаженное тело – то можно было бы подумать, что случившееся наваждение не имело никакого отношения к реальности.

– Прости, Господи, я слаб, я слаб, – торопливо одеваясь, бормотал священник. – Семь искусов истерпел Господь в пустыне синайской, и не поддался ни одному. Я же пал перед каждым! Но смогу, Иисусе, я укреплюсь в вере и молитвах, я искуплю грех свой! Не жалея себя, не жалея плоти и сил своих! – уже одевшись, упал на колени перед распятием отец Амвросий. – С именем твоим на устах приму любое испытание и пройду его с честью, не боясь