Рабыня аравийца - Лана Александровна Ременцова

— Откуда ты знаешь, как я буду вести себя? — её голос выдавал возбуждающее волнение некой хрипотцой.

— Потому что вижу, как ты уже хочешь меня. Твоя маленькая щелка сама раскрывается и ждёт мой большой член. Ты его получишь. Очень скоро.

Аланду, и правда, уже слегка трясло. Глаза приковались к его огромному агрегату стоящему почти у глаз. Промежность пульсировала и, казалось, раскрывалась. Она закрыла глаза, пытаясь ощутить всей кожей воду и избавиться от мыслей о его натренированном годами совершенном теле и таких глубоких серых глаз, затягивающих в омут страстей. Однако разум снова выдал очередную порцию глупости:

— Ты очень красив… — ляпнула и опять смутилась, отворачиваясь.

Он рассмеялся.

— Знаю, так все говорили. Но из твоих соблазнительных губ такое слышать приятнее всего. — Отошёл, всё — таки давая ей возможность спокойно домыться самой. Хотя Аланде это уже давалось совсем неспокойно, чувствуя затылком, как он обнажённый лежит на постели и наблюдает за ней.

Они спали на разных сторонах, стараясь, не прикасаться друг к другу, так как это уже было выше их сил. Касий безумно хотел её, но обладал несгибаемой силой воли и выдержкой. Он был железно настроен, взять девушку полностью только в Воксаилии, в своей крепости и постели. Ночь прошла беспокойно. То она просыпалась от странного чувства, то Касий вставал, открывал окна и дышал свежим воздухом. Врывался ночной ветер и тоже, будто ласкал её кожу и ей в этот момент снились его руки, возбуждение нарастало, в матке ёкало, промежность с лихвою увлажнялась. Она просыпалась, переводила дыхание и снова пыталась уснуть. Он видел, как валийка мечется и понимал, что с ней происходит то же самое, что и с ним.

— Мой прекрасный ценарит, спи. Мы будем вместе вечно. Ты никогда не надоешь мне. — Шептал, когда она засыпала и не могла слышать его слабости. — Я убью любого, кто посмеет посягнуть на тебя.

Утром они проснулись от нечеловеческих воплей, топота и грохота.

— Что происходит? — Аланда разлепила всё ещё сонные веки.

Касий вскочил и подошёл к окну. Распахнул, выглянул и ужаснулся.

— Годжаки!

— Что? Они…? Напали?

— Да. Пожирают людей. Не выходи. Сиди тут. — Быстро оделся и направился к дверям.

— Касий!

Он оглянулся. Его лица с тонкими чертами тронула лёгкая улыбка.

— Ты впервые назвала меня по имени.

— Куда ты?

— За своим годжаком. Надо остановить этих тварей, иначе они сожрут весь город.

— Будь осторожен.

Его душа уже даже больше улыбалась, чем губы. «Она волнуется за меня. Мой прекрасный ценарит. Я — дорог ей». Вышел и сразу же помчался на двор.

По дороге из крепости столкнулся с Морахастом.

— Аравиец. Куда ты?

— К своему годжаку.

— Может, не стоит выходить наружу? Эти хищные твари жрут всех, кто попадается им снаружи. Уже сожрали десятки коринийцев и кучу рабов. Убытки колоссальные. Весь двор в крови.

— Я могу их остановить! — Глаза Касия полыхали гневом, из — за того что повелитель Коринии оказался таким трусом.

— А что твоя валийка?

— Если с неё упадёт хоть один волос, твоей смерти не позавидуешь.

Тот опасливо отпрянул. Спина врезалась в стену и так как отступать уже некуда, решил разрядить накалившуюся обстановку.

— С ней всё будет в порядке. Не волнуйся.

Касий полоснул по нему гневным взглядом и выскочил во двор, бахнув дверями. Да, там действительно уже было кровавое месиво. Даже на стенах кое где брызнула людская кровь. Ему пришлось перепрыгивать через горы изуродованных трупов. Годжаки напали стаей. Многих людей не сожрали полностью, а только частично погрызли: кому голову откусили, кому — полтуловища, кому — ноги. Они летали большими и малыми кругами над городом, издавая страшный рёв, и закрывая огромными крыльями Ворганг. Зловещие тени легли на центральную площадь Коринии. Людей на улицах уже почти не было. Многие попрятались в лавках и домах. Некоторые не успевшие убежать, сидели под столами, лавками, телегами, в пустых бочках и тряслись. Конечности похолодели, несмотря на жару, зуб на зуб не попадал. Кого звери могли вытащить прямо на лету из — под лавок или из бочек, рвали когтистыми лапами на части и сжирали ту, что больше приглянулась. Касий нёсся на выход, а так как ворота были закрыты, и дозорных уже не было в живых, пришлось лезть через стену. И даже несмотря на его уникальные способности это давалось очень тяжело. Скользкий камень не давал легко взобраться, и он несколько раз соскальзывал обратно. В некоторых местах по нему также стекала кровь дозорных. Годжаки были умными тварями. Трое отделились от дюжины и, стремглав бросились к нему. Подлетели, принюхались и, покружив вокруг, не напали.

— Что твари узнали меня? Мой годжак вам задницы надерёт! — проорал и, наконец — то, взобрался на стену. Вот тут один из годжаков пролетел совсем рядом, толкнув крылом. Касий пошатнулся. Высота была немаленькой, и если б он упал, мало бы не показалось, если б вообще уже что — то осталось от него живым. Второй хищник тоже кинулся к нему и налету ударил мордой в грудь. От такого мощного удара аравиец всё же не смог удержаться и, зажмурившись, упал…

На что — то мягкое и до боли знакомое. Открыл глаза и…

— Мой годжак! Ты? — быстро перевернулся и, сжав сапогами его бока, уцепился за шерсть шеи. — Останови их! Хватит!

Зверь на миг заурчал и уже через несколько минут опустился на крышу главной башни. Поднял морду, расправил могучие крылья и заревел так, что могло показаться, как Горибия содрогнулась. Все годжаки подлетели друг к другу и зависли в небе, глядя на него. Тот тряхнул мордой и вновь зарычал, ещё и, будто притоптывая лапами, оставляя царапины на крыше от острых когтей. Звери прорычали в ответ, но не так громко.

— Выгони их. Тут моя рабыня. Сюда идёт мой караван. Мне нужна Кориния. — Поглаживал годжака по шее с двух сторон. Он опять зарычал. На этот раз уже взлетел. Подлетел к стае и ударился мордой в первого встречного зверя. Тот тряхнул головой в разные стороны и также ударил в ответ, только попал в грудь. Касий удержался, выхватив кинжал. Хищник, увидев его, раскрыл пасть и только собрался клацнуть по очередной жертве, как годжак аравийца вгрызся ему в глаза. Рёв раздался неимоверный. Под зубами зверя Касия хрустели глаза и частично голова взбунтовавшегося сородича. В конечном счете, раненый ходжак сложил крылья и камнем упал на двор, подняв слой пыли. Остальные уже не столько рыча, сколько поскуливая вперемешку со слабым рычанием, развернулись на сто восемьдесят градусов и полетели обратно к