Третий Лад - Родион Создателев

У дверей Царской Палаты замерли в карауле двое стрельцов-рындовин в белонежнейших кафтанах, вооружённые посольскими топориками. На их головах утвердились высокие рысьи шапки. На оружие с раздражением пялилась парочка важных вельмож — глава Торгового приказа Иван Калганов, и глава Собрания — Михаил Романовский. Среднего роста кряжистый Иван Калганов сердитым взором окинул крупноватую дородистую фигуру высокого старикана Романовского.

— Нахватался на свою голову, Михайла Фёдорович?

— Нам скоро вместе гулять-пировать... на свадебке. Там можешь пожалиться хозяину на занозу-зятька, — парировал Романовский.

У каждого боярина в десницах покоились свёрнутые трубочкой пергаменты. Романовский резко махнул бумагами в сторону жавшихся чуть далече у стены двух дворцовых подьячих в малиновых кафтанах. Один из них резво подбежал к Романовскому.

— Ивашка, ну-ка ползи в Палату и доложи о нас.

Малиновый подьячий сглотнул слюну.

— Опричник Лихой ещё не вышел, Михаил Фёдорович, боязно мне. Не по уставу Двора деяние.

— Пошёл прочь, пятигуз, — вздохнул глава Боярского Совета.

Первый вельможа Государева Собрания отворил заветные двери. Далее Романовский просунул квадратную голову внутрь Палаты и узрел такую картину: у дальней стены шла шахматная баталия между кесарем и опричником Лихим. Чёрная шапка-тафья, расписанная золотистыми и зелёными нитями, валялась на полу, неподалёку от шахматного стола. Государь проворно теребил пальцами правой руки редкие пшеничные волосы-ковыль на голове. На его затылке сверкало озерцо благородной залысины. Яков Данилович также снял шапку и нервно крутил её в руках. По разным краям доски стояли поверженные фигурки противников. Лихой потерял две пешицы и одну ладью. А у кесаря сложилось скверное положение. Государь потерял: четыре пешицы, коня и ладью. На его правом фланге полыхало огнище. Яков штурмовал расположение противника широчайшим фронтом: королевишной, пешицами, конём и ладьёй. Удалой опричник готовился подтянуть резервы — одну башню и другого коня. Гойда!

Государь резво шевелил мозгой. Его положение в самом деле сложилось не ахти. Белая королевишна стояла прикрытая своими же фигурами. Атаковать сопляка по левому флангу: опасное дело, так как по центру доски весьма грамотно расположилась чёрная королевишна опричника, страхуя тылы своему войску и угрожая правому флангу супостата. Вот же голован худородный.

— Великий Царь, сердечно прости меня, но пора тебе ход вершить — времечко, — молвил Яков Лихой.

— Помалкивай, сопля зелёная.

Старик Романовский громко откашлялся в дверях.

— Чего разревелся, Михайла, — сердито произнёс Царь, не отрывая пристального взгляда от доски. — Ступай прочь, не тревожь меня.

Квадратная голова первого вельможи скрылась в проёме дверей. Государя осенила мысль. Он взял в пальцы коня и поставил его аккурат между королевишной и пешицей противника.

— Ну... что ты на это молвишь, Иаков Данилович?

Опричник нахмурился и стал теребить шапку ещё живее. Государь звонко расхохотался.

— Сердечно прости меня, разлюбезный опричник, но пора тебе ход вершить — времечко!

К слову сказать, самодержец в самом деле весьма хорошо играл в шахматы. Во Дворце у него имелся единый достойный оппонент, порой, одолевавший его на доске — придворный шут Евсей Валахирев. Неплохо играл в шахматы и старик Романовский, но он избегал этих сражений, ссылаясь на занятость государевыми заботами. Остальные дворцовые обитатели либо играли плохо, либо страшились обыгрывать Государя, чем вызывали у него раздражение...

В середине листопада, в просторной центровой горнице хором боярина Михаила Сидякина гуляла широкая свадьба царёва опричника Якова Лихого и хозяйской дочери Марфы Михайловны.

Во главе длинного стола сидели жених, одетый в алую сатиновую рубаху с красным бантом на сердце, и невеста-краса, слепившая гостей богатством наряда: жемчужный кокошник, смарагдовые серьги в ушах, золотистый сарафан, также щедро усыпанный жемчугами, драконитом и смарагдами. Рядом с невестой сидел отец Михаил Сидякин, одетый в синего цвета литовский кафтан-упелянд с широченными рукавами. Рядом с женихом находился сват Михаил Фёдорович Романовский. Первый вельможа Собрания порядком захмелел, раздобрел лицом и с усмешкой поглядывал на влажные телячьи глаза дружка жениха — воложанского дворянина Семёна Коптилина. Друзьяк Якова Лихого уминал за обе щеки пирог с севрюгой и стерлядью, запивал его мёдом и с восторженностью глядел на каравай-курник, украшенный сладкими веточками “девичьей красы”. Неподалёку от жениха и невесты стояла огромная чаша мёда, обещавшая новобрачным долгое и сладостное житие. Такая сладостная и длинная жизнь.

В дальнем уголке разместились музыканты в шелковистых белых рубахах, игравшие развесёлые мелодии на гуслях, сопе́лях, свирелях и трубах. Двое молодцев лихо стучали в бубны. Рядышком с музыкантами сидела на лавке пятёрка песельников и ожидала своего часа... Недалече от певунов кривлялись три шута с разрисованными рожами, в колпаках и пёстрой одёже. Ловко скользя между скоморохами, минуя музыкантов и песельников, суетились заботами по столу нарядные холопы Михаила Сидякина.

За длинным столом сидели двумя вереницами гости свадебного пира: знатные бояре Гаврила Волынов и Дмитрий Воронцовский, прочие бояре, менее знатные; двое немчинов-лекарей в чёрных иноземных одеждах, опричный дьяк Фома Колотовкин, стрелецкий дьяк Леонтий Хаванов (свояк жениха), трое стрелецких тысяцких в богатых красных кафтанах; и сам глава Стрелецкого войска, первый воевода Отечества, высокий и дюжий телом Афанасий Шубин…

По велению хозяина, песельники затянули шуточную историю про “купца Елисейку, что вином-пивцо́м напился, да увидел змейку…”

Глава Торгового приказа Иван Калганов склонился к уху соседа, знатного боярина Волынова, родственника князей Милосельских:

— А и богато живёт Михайла Сидякин, а, Гаврила Ильич…

— А ты как мыслил, Иван Фёдорович, — зашептал в ответ боярин Волынов, с усердием перемолов ртом курятину. — В позапрошлом годе жёнушка захворала — вон тот немчин её охаживал. Оклемалась Ирина, м-да. Я Михайле самолично три сотни золотыми червонцами привозил. Так и стрижёт с каждого.

— А подати с именных барышей Михайла Борисович не плотит в казну, — промычал озадаченный Иван Калганов.

Волынов швырнул косточку на золочённую тарелку, утёр жирные пальцы рушником, сделал добрый глоток хмельного мёда из кубка, а потом с лукавой улыбкой взглянул на соседа.

— А ты здравницу хозяину начни сказывать, Иван Фёдорович, — тихим голосом зашелестел Гаврила Волынов, — а в конце и брякни, мол: “Плати-ка ты, дорогой берендей, десятину в казну со своих прибылей, а то жируешь, глазеть тошно”.

Иван Фёдорович с неудовольствием поглядел на шутника.

— Молви мне, боярин, ты Матвею, среднему сыну, сыскал жёнушку? — вопросил Волынов.

— Намедни ударили по рукам с Белозерским. Наталью Степановну сосватали, младшую дочь. Краса-дева, не хуже этой пыни зеленоглазой, — совсем понизил голос Иван Калганов.

Боярин Волынов обернулся к невестушке и в его голове мелькнула мыслишка: “Пыня не