Явье сердце, навья душа - Марго Арнелл

«Я — цветок Нави, с корнем вырванный из живой земли. Я — цветок, теперь вырванный и из земли мертвой».

Глава четырнадцатая. Навь

Путь через терновый лес показался вечностью. Яснорада исколола кожу о согнутые к земле колючие ветви, изодрала одежду о шипы. Пока она продиралась сквозь терн, Баюн бежал впереди. Юркий, пускай и немного толстенький, он пролазил в просветы между ощетинившимися колючками ветвями и, сидя на земле, смотрел на Яснораду — сочувственно и слегка виновато. Однако и Баюн оставил на шипах немало клоков черной шерсти, как она — клочки светлой ткани, нити вязаной шали и алую кровь.

Перемены свалились на голову, едва Яснорада перешагнула выложенную терном границу, что отделяла мертвые земли Кащеева царство от Нави. Стоило очутиться на опушке леса, и ее всю словно омыло солнечным светом.

Яснорада ахнула. Вот оно откуда, это солнце, что рассыпало веснушки по ее щекам. То, что грело и било в глаза, ослепляя, а не тускло светило откуда-то с вышины. А еще… Запахи. Они обрушились на нее снежной лавиной, погребая под собой с трудом обретенное спокойствие.

— Так пахнет лес? Он действительно так пахнет?

Яснорада стояла, втягивая носом воздух с примесью чего-то незнакомого. Не сладкого, не горького, просто… другого.

— Родиной пахнет, — вдруг прошептал Баюн. От восторга забыл даже лапу на землю поставить — так и держал ее на весу. — Я ж отсюда, из этого леса пришел.

— Значит, твою родную землю мы отыскали. Осталось отыскать мою.

Горечь Яснорада спрятать не успела. Ягая не мать ей… Примириться с этим знанием непросто.

Баюн уселся на землю и лапы хвостом обернул. А потом деловито спросил:

— Скажи, Яснорадушка, что последнее ты помнишь о Нави? Надо ж знать нам, откуда поиски начинать…

— Ничего не помню, — вздохнула она. — О Нави. Помню только, как появилась на свет в избе Ягой. Вот такой, какая сейчас есть.

Баюн помотал пушистой головой.

— Люди такими не рождаются, — назидательно сказал он.

Яснорада это, разумеется, знала. Читала о розовощеких младенцах, пахнущих присыпкой и молоком. Тех, что даже говорить не умели — только угукать. Тех, что не умели даже ходить, и только лежали в своих крохотных колыбельках, словно самые красивые в мире куколки.

— Так то люди Яви.

Баюн снова мотнул головой.

— Не только люди Яви, Яснорадушка. Каждое существо когда-то рождалось иным — маленьким, беззащитным и слабым.

— И ты, значит, был когда-то крохотным слепым котенком? — улыбнулась она.

Баюн фыркнул, словно негодуя, что кто-то вообще мог подобное допустить. А после вздохнул, понурившись.

— Да. Но я был очень симпатичным котенком!

— Даже не сомневаюсь, — посмеиваясь, заверила Яснорада.

— Я к тому говорю, что ты, создание Нави, не могла родиться такой — юной красавицей, девицей на выданье, готовой уже невестушкой.

— Перестань, — смущенно рассмеялась она.

Совсем некстати Яснорада вспомнила про Богдана. В груди заныло от ощутимой почти тревоги. Она вынула из холщовой сумки, что с собой из дома Ягой взяла, драгоценное блюдце. Но помедлила, никак не решаясь заговорить волшебное яблочко.

— Да, не могла, — тихо сказала Яснорада. — Морана, верно, память мою забрала… или ее проклятое царство. Увязшее в болоте, закостеневшее, не терпящее никаких перемен. Лишь те из них, что выгодны самой Моране.

— Змеевик, например.

Яснорада кивнула, задумчиво вглядываясь в линию горизонта. Ягая сказала, что нашла ее лежащей на земле, нагой и… одинокой. Что случилось с ней? Где ее родители? Кто они? Как найти их теперь в огромной Нави? И, наверное, главный вопрос, который она усиленно от себя гнала…

Почему родители ее оставили?

Яснорада тряхнула расплетенной косой. Не о себе она должна сейчас думать, а о том, в чью судьбу так грубо вмешалась. Не навредил ли Богдану ее порыв? Не привел ли к чему-то… непоправимому?

Собравшись с духом, она пустила яблочко по серебру… но, как и в прошлый раз, не дождалась ответа. Сидела на коленях прямо на траве, испачкав подол платья в яркой, сочной зелени, и пустым взглядом смотрела на блюдце.

Баюн утешительно коснулся пушистой лапой ее руки. От мягких подушечек по коже снова разбежались в стороны теплые лучики. Что-то колкое в горле растаяло.

— Идем, — устало сказала коту Яснорада.

Поднявшись, спрятала в сумку блюдце с яблочком. Шагнула вперед, отводя ветку от лица, и громко охнула. Баюн подпрыгнул от неожиданности, схватился лапой за сердце.

— Чего кричишь?

А ей бы сказать, с чего, да только она не знала, как облечь ощущения в слова.

— Я будто леса коснулась, — с трепетом выдохнула Яснорада.

Кот фыркнул.

— Так лес это и есть.

— Нет… Самой сути его… Понимаешь?

— Не понимаю, — признался Баюн.

Яснорада хотела было объяснить — хотя бы попытаться, но кошачьи уши вдруг встали торчком, а глаза снова выросли до размеров маленького блюдца.

— Что? — перепугалась она.

Кто знает, что вообще ждать от дикого леса? Чего ждать от Нави?

— Слышишь? — шепнул Баюн.

Зажмурился, наклонив голову.

— Ничего не слышу, — почему-то шепотом отозвалась Яснорада. Все звуки, что до нее доносились — шелест листьев на ветру. — А что слышишь ты?

— Голоса.

И все. Будто это многое объясняло.

Из книг Ягой Яснорада знала о тех, кто слышал голоса. И были это люди или безумные, или одаренные. Последние слышали призраков, духов. Неужели те существовали и в Нави?

Яснорада, которая всю жизнь прожила на мертвой земле, не должна была их, невидимых, шепчущих даже не ей, бояться. А волоски на затылке все равно встали дыбом.

Баюн глянул на куст с алеющими на нем ягодами.

— Малина это лесная. Вкусная, говорят. Можно есть.

— Кто говорит?

И снова:

— Голоса.

Яснорада не стала его расспрашивать. Пока не стала. Странно, но тем, кто ее пугал, она отчего-то верила. Наверное, оттого, что слышал их Баюн. Она набрала ягод в подол, попробовала — сочные, сладкие. Коту предложила, но он отказался. Ягоды все-таки — не каравай.

Они продолжили путь. Через кусты волчеягодника, боярышника и орешника (все названия Баюн, который вдруг сделался ученым котом, подсказал). Через листву, что зеленым кружевом оплела стволы деревьев. Через родники с