Явье сердце, навья душа - Марго Арнелл

Не было никакого «фантомного голода». Был голод живой девушки, оказавшейся в царстве мертвых.

— Ты знала! Знала, почему мне не удаются чары обмана, что я по глупости считала чарами сотворения! Цепляла мне на руки и грудь обереги, чтобы земля мертвая меня принимала! Готова была отдать меня Полозу…

— Не отдала бы, — отрезала Ягая. — Ни за что бы не отдала. Во дворец тебя отправляла лишь для того, чтоб ты среди здешних хоть немного своей стала. Дура была. Надо было оставить тебя в избе.

— Запереть, будто ручного зверька в клетке? — Ноздри Яснорады раздувались. Никогда еще прежде она не ощущала столь сильную, столь чистую, клокочущую злость. Выдохнула: — Ничего слышать не хочу, никаких не приму оправданий. Скажи лишь, где взяла меня? Откуда меня забрала?

Ягая прикрыла глаза, будто в изнеможении, и показалась такой усталой и вмиг постаревшей…

— То блюдце, что так тебе приглянулось… И я когда-то смотрелась в него. Только не за Явью наблюдала — за Навью. Смотрела и увидела тебя. Перепачканную в земле, потерянную, нагую. С зелеными, словно листва по весне, глазами — чистыми, невинными, испуганными. С золотистыми волосами, будто само солнце — яркое, настоящее, не Кащеево солнце.

Царь недобро прищурился, но отчего-то смолчал. Быть может, оттого, что Ягая, привратница, городу была необходима. А может, их отношения куда запутанней и глубже, чем казалось Яснораде (или кому бы то ни было) на первый взгляд.

— Ты была такой потерянной, а я давно уже себя потеряла. Вот и решила, что мы, две одиночки без роду и племени, друг друга нашли. Что судьба это, спряденная Мокошью. Одна нить для нас двоих.

Маска строгой, волевой наставницы прикипела к Ягой, почти вросла в ее кожу. Но вдруг на мгновение меж щелей выглянуло что-то новое. Яснорада увидела в Ягой не привратницу, стража границ двух миров, а обычную женщину, которой было очень одиноко. И злость растаяла, как Снегурочка, что решила перешагнуть через костер.

— Вот вердикт мой, — прокатился под сводами пещеры громовой голос. — Отдай Нави то, что у нее забрала.

Лицо Ягой помертвело.

— Нет.

— Не твоя она, — обрубил Вий. — Навь — ее земля.

— Нет в Кащеевом царстве места живым, — подхватила Морана.

Взглянула на супруга с надеждой. Кащей, однако, только фыркнул и отвернулся. Пусть и соглашался с царицей, но признавать это не спешил. Долго еще ей заглаживать вину, что в Яснораде живую не приметила.

— Уходи, чужачка.

Взгляд страшных глаз Вия был обращен на Яснораду. Одно слоями сложенное веко приопустилось — у помощников Вия недоставало сил так долго его держать. Похоже, прежние суды заканчивались куда быстрее. Да и случались ли они вообще?

Задумавшись, Яснорада не сразу осознала смысл брошенных Вием слов. Уходить? Отсюда? Все оставить? Все заново начать?

Качая головой, она отступила на шаг. Ладони от страха взмокли. Все рушилось на глазах, весь ее мир разваливался на части.

— Да лучше бы я мертвой была, — прошептала она.

— Лучше, не лучше, этого мы уже не узнаем, — неодобрительно бросил Вий. Не привык он, чтобы ему перечили. — Уходи. И неведомую живность свою, что оставила на одежде твоей волосы, тоже забери.

— Это называется шерсть, — потерянная, зачем-то выдавила Яснорада.

И все же стало немного — самую малость — легче. В своем изгнании она будет не одна.

В голове шумело, в сухое горло словно набили песка. Яснорада обернулась к Ягой, и на лице неродной, но матери, увидела все то, что чувствовала сама. И больней всего, что в глазах непоколебимой, несокрушимой Ягой стояли слезы.

Яснорада порывисто шагнула вперед и… обняла ее. Хотела сказать, что уходить не хочет — и пускай мертвый город совсем не для нее, пускай чужая земля была ее настоящей родиной. Хотела сказать, что не держит обиды. Многое хотела сказать, но слезы обеих словно скрепили их, провели тоненькую связь между ними. Яснорада видела в плачущей Ягой все невысказанное, а Ягая — мудрая, знающая, на сей раз будто не находила слов. Только одно шепнула на прощание:

— Прости.

Ягая не смогла бы пойти с ней — Навь бы не приняла. И Яснорада, пусть и поедал ее изнутри страх перемен, не просила.

Ягая словно очнулась, сказала веско:

— Вещицы диковинные из сундука моего возьми, тебе я их завещаю. Скатерть-самобранку да волшебный клубок, что дорогу тебе укажет. И блюдце серебряное забери.

— Не могу, — качнула головой Яснорада.

Запертая в царстве мертвых, предназначенная лишь ему, тосковала ведьма-привратница. Яснорада не посмела бы отобрать у Ягой единственную отдушину.

Та коснулась ее ладони, крепко сжала.

— Возьми. Пусть будет моим тебе подарком на память. А клубок… пусть он ведет тебя к Чуди. Неподалеку я тебя и нашла. Забрала, глупая, ценой немыслимой.

«Какой?» — хотелось спросить Яснораде.

Но она не спросила. Не решилась.

Яснорада вернулась в избу, собрала котомку. Баюн кружил рядом, уставившись на нее глазами-блюдцами.

— Я живая, Баюн, — устало сказала она.

И радоваться бы, но радость в ней не появилась до сих пор, да и вряд ли когда-нибудь появится. Мертвая, Яснорада была на своем месте. У нее было дело, была семья и подруга — если Иринка, конечно, могла считаться таковой. Оказавшись живой, она вдруг стала никому не нужна. Чужой стала, лишней.

— Я живая, и теперь мне придется отправиться в Навь, откуда я родом. И тебя, Вий сказал, я должна с собой забрать.

— Я бы и сам пошел, — выпятил белую грудку Баюн. — Даже если б не звали.

Яснорада позволила себе слабую улыбку.

Ягая в избу так и не вернулась — то ли Морана с Кащеем задержали, то ли сам Вий. А потому последними стали их объятия в подземелье.

Яснорада прошла через весь город. Сейчас, без оберегов Ягой, он казался ей еще более чуждым и неправильным. Казалось, он пеплом пропах, а вместо камушков под ноги попадались кости. Яснорада знала, что это разум чудит, мрачные рисует картины. Но не могла отделаться от мысли, что идет она по царству мертвому, прикрытому обманами, словно кружевной занавеской.

Вместе с Баюном подошла Яснорада к воротам, которые были закрыты столько, сколько она себя помнила.

Страшно.

Страшно решиться на перемены — даже тогда, когда не дали выбора. Страшно сделать первый шаг им навстречу… но Яснорада его сделала.