Память мёртвых на Весах Истины - Анна Александровна Сешт

в своих гробницах ставили имя матери прежде имени отца. Видеть, как кто-то настолько отвергает собственную мать, было странно, но Шепсет уже успела познакомиться с Мутнофрет и понимала, почему такое могло случиться. Простого тепла в ней было не больше, чем в пригревшейся на солнце змее.

И словно в ответ на её мысли Нахт сказал:

– Своей матерью, пусть и не по крови, я считаю Садех. По крайней мере, именно она занимала в моей жизни это место, – меджай повёл плечами, словно сбрасывая старый груз, и поморщился от боли в ране.

– И всё же она правда очень помогла нам.

– Потому что Таа просил её и, скорее всего, заключил с ней некую сделку в обмен на помощь.

– Но она уже вмешалась в происходящее, – настаивала Шепсет. – Уже рискнула. Значит, она всё-таки с нами на одной стороне?

– Лишь до тех пор, пока верит, что мы можем выиграть, – отрезал Нахт.

– Помнишь тот разговор в храме… когда я прямо спросила у неё, кто руководил обновлением магических защит в Храме Миллионов Лет нашего Владыки, – дождавшись его кивка, жрица продолжала: – Она знала, что плетение ритуалов было нарушено умышленно. Что защита была несовершенна – намеренно сделана таковой. Она даже предупредила меня, конечно же, не напрямую и не называя имён…

– Меня тоже, – подумав, сказал меджай. – Мудрейший Бакенхонсу уже очень стар. Его место займёт один из двух братьев. Их имена тебе ни о чём не скажут – мне, в общем-то, тоже. Я видел обоих только издалека, и они предпочитают держаться в тенях. Мутнофрет и остальные ждут, кто из них двоих возглавит жречество Амона.

«Один из его возможных преемников отправляет множество ритуалов от его имени. Для нас, жрецов Властителя Уасет, тоже многое меняется», – так ей сказала Мутнофрет.

Шепсет стиснула зубы.

– Они оба против моего культа? И оба участвовали в преступлении против Владыки?

– Не знаю, – покачал головой Нахт. – Знаю лишь, что один из них более амбициозен, другой – более осторожен и действует тоньше. Но оба не просто так занимают своё высокое положение и предлагают храмовой ладье разные направления движения. В любом случае для нас каждый из них стоит слишком высокого. Будем честны, мы даже не можем называть их врагами. Враг – это всё же кто-то сопоставимый. А мы для них – просто мелкие мошки, кружащие над заводью.

– Все наши нынешние враги таковы, разве нет? – Шепсет невесело усмехнулась. – Все стоят слишком высоко, и наше слово – ничто против их. Но и у нас есть влиятельные друзья.

– Эту женщину причислять к друзьям не спеши. Я уже предупредил тебя: она с лёгкостью откажется от любого союзника, если так будет выгодно.

– И даже от тебя? – спросила жрица – и тут же прикусила язык: такая буря запечатанных внутри эмоций отразилась в глазах Нахта.

– Так уже случалось. Почему она должна поступить как-то иначе? – меджай фыркнул.

Шепсет вопросительно посмотрела на него, не решаясь спрашивать вслух. Нахт поднялся, подхватил свой хопеш, и девушка решила уже было, что разговор окончен. Она собрала свои снадобья, тоже встала, но воин вдруг продолжал:

– Я рос с отцом на Западном Берегу, пока она поднималась ступень за ступенью в своём служении. Семья ей была не нужна, хотя, наверное, когда-то она и правда любила его… как умела. В любом случае когда она была мне нужнее всего, то сделала вид, будто меня просто нет. У Певицы Амона не может быть слабостей – только её священный долг.

Эти слова прозвучали в унисон со словами молодого Рамсеса в её памяти:

«Какая уж тут любовь. Есть только долг и высокие цели».

Как всё-таки это было несправедливо… Шепсет хорошо помнила Анат, свою мать. В заботах целительницы нуждался весь город мастеров, но она всегда находила время для дочерей. В её любви Шепсет никогда не сомневалась, даже когда мама позволила, чтобы Нетакерти забрала её в храм Богини Инпут.

Последние мамины слова жрица носила у самого сердца, как когда-то талисман с Бесом.

«Я люблю тебя, моя особенная девочка. Я никогда не откажусь от тебя. И неважно, сколько у тебя Ка и где они обитают… Моё сердце всегда будет твоим домом…»

Отказалась бы от неё Анат теперь, когда её объявили убийцей Владыки? Думать об этом было тяжело, но Шепсет считала, что нет, мама не отказалась бы. Не поверила бы злым наветам.

– Но ты ведь не совершил ничего такого, чтобы она считала тебя своей слабостью или ошибкой, – осторожно проговорила девушка.

Нахт усмехнулся.

– Просто был недостаточно хорош. Никогда и ни в чём – начиная от крови, заканчивая умениями. Сколько она сравнивала меня с другими, сколько раз сетовала, что я едва ли смогу подняться так высоко, как сыновья её подруг при дворе, – воин фыркнул. – Но я был рождён меджаем. И быть меджаем – великая честь. Этому меня всегда учил отец, – на этих словах взгляд воина на мгновение потеплел, стал более привычным. – А вот когда отношения с Царством Куш стали более напряжёнными, она предпочла забыть о том, что её с нами связывало. Не отказывалась от нас до конца, просто… перестала присутствовать в нашей жизни, – Нахт вздохнул, качая головой. – Знаешь, чего я не могу простить ей? Даже не то, что она не взяла меня в свой дом, когда… когда отец погиб в том давнем мятеже… Это было похоже на то, что сейчас творится на Западном Берегу. Голод и бунт. Владыка справился в итоге, восстановил Маат и помог людям выжить. Но мы… то, что мы потеряли, уже не вернуть.

Сердце Шепсет дрогнуло. Своего отца, мастера-зодчего, она не помнила – он погиб, когда она была совсем маленькой. Несчастный случай в обвале гробничной шахты. Даже мама уже ничего не могла для него сделать – смерть была быстрой. Анат всегда говорила о муже хорошо, научила их с сестрой чтить его память и не согласилась на повторный брак.

Но для Нахта его отец был не просто чужой памятью и почтением к предкам. Это был родной человек, по которому меджай, похоже, тосковал до сих пор.

– Я помню тот день как вчера. Бежал предупредить его о пожаре и о мятежном отряде… Отец охранял кладовые с зерном. Приказал открыть их для голодной толпы. Люди чуть не передавили друг друга, стараясь забрать побольше для себя и своих семей. Но даров никогда не бывает достаточно. Нельзя было отдать им всё – другие тоже нуждались… Толпа – это голодный обезумевший зверь. Она перемалывает судьбы в своих