Память мёртвых на Весах Истины - Анна Александровна Сешт

пор, как Имхотеп помог ей обрести целостность и осознание. Теперь она не отвергала себя, не желала забыть. Эта Сила была её частью и служила жрице, а сама Шепсет служила ей. Эта Сила уже помогла девушке одолеть врага, и поможет впредь. Связь, что сильнее сестринской, спокойная безусловная любовь, что глубже любого самого яркого сердечного стремления. «Ты – это я, – безмолвно шептало её второе Ка. – Я – твои глаза и уши, твой голос и твоё дыхание здесь, где царствуют вечность и бесконечность».

Они стояли в воде, плескавшейся у их ног, мерцавшей матовым блеском, словно ртуть. Темнота уже привычно разбивалась на сотни отражений, дробилась на тысячи обличий. Смертному разуму было не под силу разглядеть и осознать их все, а в языке не было слов и священных символов, чтобы запечатлеть их.

Лёгкое перо медленно опускалось из темноты, и из-под покрова вод проступали очертания Весов. Шепсет ждала, смотрела, как перо ложится на одну чашу. На другую должно было лечь сердце – сердце того, кого она искала здесь.

Губы её второго Ка разомкнулись для призыва, и полился речитативом нездешний шёпот – имена и воспоминания, сотворявшие зримые формы.

Мертвецы поднимались из тёмных, мерцающих ртутью вод, вставали вокруг неё, жуткие и изломанные в своём страдании. Шепсет была готова – она уже видела их прежде, хоть и предпочла бы помнить иными. Жрица воссоздала первую встречу с ними на Той Стороне в своей памяти, и такими мёртвые явились ей. Возможно, они и сами уже не помнили, какими были при жизни, ведь их тела никто не потрудился сохранить так, как положено.

Три юных девушки. Одна держала в руках флейту, другая – тамбурин, третья – цветы для праздничного алтаря. Их глаза были вырваны, и по лицам стекали кровавые слёзы. Их голоса были призрачным шепчущим хором:

«Нас заставили замолчать, потому что мы увидели».

Четверо мужчин. Их руки были изувечены, истерзаны, более не в силах поднять оружие, брошенное к их ногам. Их голоса были подземным рокотом:

«Наш долг нам не позволили исполнить, потому что мы не отступили».

Все семеро встали вокруг, глядя на Шепсет невидящими взорами. Они желали говорить с ней по своей воле – призвать их не составило труда.

«Мы будем рядом… рядом с тобой».

– Храбрый Руджек… – её собственный голос был едва ощутимым призрачным шёпотом. Жрица протянула руку к воину, вспоминая, как впервые увидела его в саду Владыки – живого, весёлого, шутившего о собаках. Мёртвое лицо было преисполнено мрачной торжественности, и улыбка не тронула рассечённые губы.

Шепсет хотела благодарить его за помощь в бою с Сенеджем, но воин и так знал всё, что она собиралась сказать об этом. И теперь ждал иную её просьбу.

– Старший царевич Рамсес, сын Владыки Рамсеса Усермаатра-Мериамона и Владычицы Тиити.

Каждое имя имело силу, и эта сила заставляла слова прокатываться потусторонним эхом здесь, в этом пространстве, посылая вокруг рябь – как круги по воде. Шепсет и сама невольно вздрогнула, чувствуя, как далеко прокатилось эхо. Рэмеч[45] говорили, какую власть имеет Рен[46], составляющая души. Здесь эта власть была зрима и ощутима, имея своё воплощение.

Руджек склонил голову набок, прислушиваясь. Воины и музыкантши переглядывались в безмолвном разговоре. Шепсет терпеливо ждала, пока эхо проносилось в незримых глубинах тёмных пещер и переходов. А потом улеглось, угасло…

«Того, кого ты ищешь, нет среди мёртвых». Руджек покачал головой. Его голос был не вполне голосом – скорее мыслью, рождённой его присутствием, безошибочно знакомым, но не таким, как он звучал при жизни.

«Нет среди мёртвых», – подтвердили воины и музыкантши.

Это должно было бы вызвать радость и надежду, но Шепсет ощутила и странную лёгкую горечь. Разочарование. Она словно сама внутренне ждала и предвкушала другой ответ – не потому что желала старшему царевичу смерти, нет.

А потому что тогда не пришлось бы выбирать…

Но теперь у неё был ответ для Таа.

Жрица чуть поклонилась, благодаря мёртвых. Девушка уже обещала помочь им, и они знали, видели её намерение. Знали, что Шепсет уже идёт по этому пути. «Вернуть память. Вернуть истину», – как они и просили.

Было ещё кое-что…

«Ты можешь помочь мне услышать Его голос?» – с безумной надеждой спросила Шепсет у Руджека.

Но мертвец лишь смотрел на жрицу тёмными глазами, словно говорил, что ответ был не у него, а у неё самой.

В следующий миг Руджек протянул изувеченную руку, сжал её плечо и чуть потянул девушку, словно желая увести за собой. Его изуродованное лицо исказилось мукой, а рот разверзся в безмолвном крике. Шепсет испуганно распахнула глаза, когда все мёртвые лица вокруг неё стали масками боли и ужаса.

«Смотри…»

«Смотри!»

«СМОТРИ!»

Всё исчезло. Жрица стояла на пристани одна, и прохладная вода лизала ступни. Солнечная ладья опускалась за красноватые горы Западного Берега, заливая всё алой медью. И воды Итеру у её ног тоже казались алыми, словно расплавленный металл. Свет полыхнул красным заревом догорающего заката.

Западный Берег горел в лучах умирающего Атума.

Горел…

Горел!

Шепсет узнала то самое жуткое видение, исполнения которого она так боялась. Жрица вскинула руки, прижав пальцы к губам, не в силах сделать ни шага. Но пространство преломилось само, приблизив её к месту, где девушка страшилась оказаться, откуда хотела исчезнуть бесследно.

Крики, свист стрел, звон оружия. Вспышкой она видела зарево первого неравного боя. Видела защитников, не готовых дать бой, павших, потому что…

… потому что те, кто приходил, были друзьями.

А потом Шепсет оказалась в самом сердце огня, но не ощущала его жар. Языки пламени лизали её, но будто не касались вовсе, не заключали в свои погибельные объятия. Она была гостьей здесь, беспомощной наблюдательницей. Слышала крики и плач, но не могла вмешаться.

Сокрушительная волна чужого горя и страха окатила её, убивая изнутри так, как не могла убить стихия. Ноги подкосились, и жрица упала на колени, беспомощно озираясь. Шепсет видела, как корчились в огне домики, как бежали изломанные, охваченные пламенем фигуры, тянула руки и не могла помочь. Никому не дано было сбежать отсюда, даже ей.

Она боялась вглядываться в лица павших, боялась узнавать тех, кто успел стать ей дорог. Мужчины и женщины, старики и дети, собаки, скот – пламя не щадило никого. И когда огонь – одичавший гость, приглашённый врагом, вдосталь напировавшийся, – улёгся, Шепсет так и не сумела подняться с колен. В наступившей неестественной тишине она не рыдала – хрипло выла, впиваясь пальцами в остывающий пепел. И