Голос из Тьмы - Настя Полос

— Теодора!

И я повиновалась. Сдалась. В любой другой раз я бы бунтовала, отчитала Имрана за его тон, за приказы! Но сейчас чувства сплелись коконом, сбивали с толку.

Я села на край кушетки, и только сейчас заметила, что Игнар шел за нами. Сердце подпрыгнуло. Имран подключил меня к приборам, символы заполнили экран. Он изучал изображение и хмурился все сильнее.

— Как давно ты чувствуешь недомогание? — первым заговорил Имран. Тон сухой, без капли заботы, к которой я успела привыкнуть.

— Где-то неделю.

От Имрана прошла волна раздражения.

— Почему не сказала?

— Думала, это не так важно…

— Выйди! — Игнар перебил меня, глядя на брата. — Я хочу поговорить с ней наедине.

— Брат… — устало потянул Имран, но Игнар вскинул руку, заставляя того замолчать. Имран раздумывал несколько секунд и кивнув вышел.

Вот теперь стало по-настоящему неуютно. Игнар не смотрел на меня, не двигался. А я не сводила с него глаз. Складочка между бровей, просила ее разгладить.

Молчание — любимая пытка в детском доме. Одна провинность — и с тобой могли не разговаривать неделю. Сначала кажется, что это ерунда, но чем дольше ты проводил свои дни лишь с мыслями внутри, тем сильнее сходил с ума. С тех пор мы с Джесс не выносим напряженной, затянувшейся тишины. Любую ссору мы обсуждали, кричали, но не молчали.

Сейчас же Игнар пытал меня, сам того не понимая. Лучше бы он спорил, отчитывал, но не молчал. Минута сменяла другую, а тишина проникала в кожу острыми иглами.

— Не молчи, — не выдержала я. Ответом мне стал тяжелый вздох, а затем громкий удар ладонями об стол. Я дернулась. В душе что-то шевельнулось. Неприятное, темное, оно поднималось из глубин, заполняя меня.

— Ты представляешь, что мы думали? — голос Игнара до ужаса спокоен и не вязался с его суровым взглядом. — Мы не могли связаться, найти тебя. Ты исчезла.

Игнар отпружинил от стола и развернулся ко мне. Во взгляде столько злобы, что я ощетинилась.

— А ты, дэвол тебя побери, даже не сказала, что тебе плохо. Мы несем ответственность за тебя! Тратим свое время! Мы обязаны все знать о тебе!

Его голос становился все громче, он и не собирался останавливаться. Лицо раскраснелось, жесты становились все активней.

Во мне что-то лопнуло. Я вскочила, обходя кушетку, создавая, между нами, преграду. Я злилась и не хотела себе признаваться, что совсем немного боялась. Может, это черта всех приютских, может, только моя. Но на любые, слишком активные всплески агрессии реакция только одна — защищаться. Неистово, дико. Как в детстве, когда мальчишки колотили меня. Сначала я пряталась, отступала затаиваясь. А потом нападала. Била между ног, камнем по голове. Но несмотря на весь настрой, в душе я испытывала липкий, постыдный страх.

Игнар остановился и с недоумением уставился на меня. Секунда, и понимание промелькнуло в черноте глаз. Вторая, и он осунулся, будто сдался.

— Ты боишься?

— Не смей! — прошипела я сквозь стучащие зубы. — Никогда так со мной разговаривай. — Губы подрагивали, и я закусывала щеку изнутри. — Кто ты такой, чтобы так со мной говорить? Ты тратишь свое время? Хорошо.

Наплевав на все, я сорвалась к двери, мечтая оказаться где угодно, но только не рядом с ним. Игнар настиг меня в считаные секунды. Он ухватил меня за локоть и развернул к себе. Я вырывалась, но хватка становилась сильнее. Я дергалась, кричала и просила отпустить, но Игнар не желал слушать меня, вынуждая стоять рядом.

Когда я немного успокоилась и выбилась из сил, он сказал:

— Посмотри на меня. Пожалуйста. — Голос тих, но я расслышала каждое слово. — Прошу, Теодора.

Мольба в его голосе что-то надломила во мне, и я сдалась, подняла взгляд.

Ошибка.

Ночь в глазах растворяла во мне гнев, ублажая огонь, вспыхнувший в душе, превращая в тлеющий уголек.

— Связь оборвалась, мы не чувствовали тебя, — с каждым словом он говорил все тише. — Я не чувствовал тебя. Мне стало так страшно, Теодора. Мне никогда не было так страшно.

— Я не хотела вас оставлять, — прошептала я в ответ. Его слова проникали в мою суть, заставляя стучать сердце учащенно.

— Если тебя не станет, меня тоже не будет.

Я задохнулась. Воздух отказывался вздымать легкие.

Мы стояли так близко, крадя дыхание друг друга. Сейчас не было того желания, узлом томившегося внизу моего живота. Что-то другое, более сильное происходило сейчас. Нити тянулись от моей души, связываясь с ним. Это нельзя контролировать, нельзя остановить.

— Я испугался. — Игнар соприкоснулся своим лбом с моим, закрыл глаза и жадно втянул воздух.

— Я тоже, боялась, что вы ушли. Что оставили меня.

Я позволила себе наслаждаться каждой секундой, каждым вздохом Игнара, тихим тембром голоса. Позволила себе раствориться в тепле его тела, в своих ощущениях.

— Вы с Имраном стали так близки. Я так злился на себя, на тебя… За то, что отдалился. Вся моя сущность бунтовала против этого. А потом ты пропала, и я понял, что, возможно, я потерял единственное светлое в моей жизни. Думал, что потерял тебя.

Я не понимала, виновата ли в этом связь между хранителями и хозяином меча, но я ужасно захотела поцеловать его. Я не удивилась желанию, но точно знала, что не могу сделать этого. И как бы ни кровило сердце, вместо поцелуя, я крепко обняла его.

Притянула к груди, с силой вжимая в себя. Будто хотела укрыть, спрятать, втянуть в себя, уберегая от страданий. Игнар выше и шире, но меня это не остановило. Мне казалось, будто из моей души выпорхнул шарик, ширясь и разрастаясь, закрывая нас от всего мира. Я вжалась ему в шею носом и задрожала. Мне было так страшно, так невыносимо, и сейчас я нашла свой оплот. Пусть мои глаза оставались сухими — душа кричала.

В том, как он прильнул ко мне, стиснул в ответных объятиях, читалось облегчение.

— Обещай мне, что больше так не поступишь. Обещай, что больше не скроешь свое состояние, Теодора.

— Обещаю.

Он первый разомкнул объятия, и я увидела его полуулыбку с ямочкой. Игнар кашлянул, натягивая привычную мне маску спокойствия.

— Может, от меня ты и смогла легко отделаться, но с Имраном разбирайся сама.

— Легко? — переспросила я, пока он обходил меня.

— И еще, — он успел открыть дверь, но замер, смотря в коридор, — прошу прощения, что позволил себе поднять голос. Этого никогда не повторится. И запомни, как бы я ни