Самый опасный человек Японии - Александр Накул

— Я с нетерпением жду величайшей войны, — сказал он отцу, когда ещё учился в средней школе, — чтобы всех идиотов поубивало.

На родном острове ему было так же тесно, как Нитирэну. И Тэрудзиро отправился в столицу.

Тогда он ещё не был монахом. Социализм казался ему достаточно радикальным делом. В старшую школу он так и не попал, вместо этого ходил послушать открытые лекции в университете Васэда, где в ту пору скопилось много профессоров левых взглядов. Родители продолжали посылать ему деньги, к тому же он подрабатывал в публицистике.

Кита Икки писал для радикальных газет и журналов статьи с апокалиптическими прогнозами. Примерно в таком духе:

«Это глупое человечество, это отвратительно безнравственное человечество, это уродливое человечество, и даже его повседневная жизнь, включающая экскременты и половые сношения, — быстро прекратится, будет начисто уничтожено. Его разрушение и появление нового мира для расы богов — не правда ли, должно наполнить наши сердца огромной радостью?»

Насчёт расы богов Кита Тэрудзиро был вполне серьёзен. Из пересказов Дарвина он усвоил, что каждое новое существо эволюционирует лучше, а значит, новая, богоподобная раса, рождённая социализмом, будет настолько же превосходить людей, как человек превосходит обезьяну.

Как и подобает молодому перспективному философу, он стремился быть радикальней, чем все философы прошлого. Или хотя бы тем из философов, кого он удосужился прочитать.

В те времена уже было немало чопорных профессоров, которые искренне верили, что японцы — потомки богов. Доказывалось это обычно через «Кодзики», источника достаточно древнего и непонятного, чтобы с его помощью можно было доказать вообще всё что угодно.

В «Кодзики» много говорится о биографии различных богов, ничего не говорится о сотворении человека. Отсюда вывод: боги не творили людей. Японцы просто их потомки, которые несколько ослабли от времени.

Идеи молодого пока ещё социалиста Икки пришлись им по душе. Действительно, приятно узнать, что ты не только потомок богов, но ещё в то же самое время их предок!

За такое открытие ему прощали даже отсутствие любого образования. К тому же он был уже достаточно начитан, чтобы спорить с официантками о поэзии.

Но Токио всё меньше его устраивал. Еда и жильё были дороги, спасало только изобилие молодых богатых радикалов, которые позволяли жить за свой счёт. Он строчил статью за статьёй, но журналы, в которых они появлялись, сами выходили ничтожными тиражами и не платили гонораров. Они желали видеть у себя только сознательных авторов, которые готовы отказаться от всего ради счастья для японской нации.

Конечно, можно было попытаться издать книгу. Но две огромные рукописи, за которые даже могли заплатить, завернула цензура. Рецензент заявил, что патриотизм у автора, конечно, несомненный, но принимает уж слишком разрушительные формы.

После этого он уехал в Китай — помогать Сунь Ятсену делать Синьхайскую революцию. Революция прошла успешно, но не дала ни политической стабильности Китаю, ни больших денег незадачливому революционеру. Спустя восемь лет он вернулся в Японию с кучей новых впечатлений и без гроша в кармане.

Примерно в то же время он из Киты Тэрудзиро сделался монахом Кита Икки. Было бы ошибкой думать, что он был особенно благочестив. В религии его привлекала власть над людьми и то невольное уважение, которое до сих пор внушает нам человек в рясе. Нитирэна интересовал не столько буддизм, сколько сама традиция Нитирэна — своими радикализмом и апокалиптичностью. На него, очевидно, подействовал пример двух буйных европейских монахов эпохи Возрождения — Джордано Бруно и Томмазо Кампанеллы. А заодно понимание, что наученный горьким опытом Доминиканский орден с тех пор подобных деятелей не принимает, — и уже этим всерьёз ослабил европейскую традицию. Католицизм сдавал позиции и не держал удар, а молодые буйные итальянцы шли в фашисты, коммунисты или американские гангстеры.

А ещё жизнь монаха однозначна. Не надо думать, что надевать, — есть стандартная ряса, чем питаться, — есть посты и обеты. Его диета так же проста и однозначна, как его идеология.

Ну и не забываем одно из возможных значений для слова «икки»: «крестьянское восстание против сёгуната, с формальным сохранением верности императору». Организаторами таких восстаний часто были бродячие монахи, которые обещали безземельным крестьянам обширные участки в Чистой Земле.

А коммунист бы добавил, что ИККИ по-русски — это Исполнительный комитет Коммунистического интернационала. Возможно, это тоже не просто так.

Окава Сюмэй отыскал опасного монаха между туристической Асакусой и мрачным кварталом неприкасаемых. В тесном домике на той самой улочке, что протянулась посередине этих двух таких разных кварталов и где продают посуду, бочки для саке и искусственную еду для витрин, не отличимую по виду от настоящей.

Измождённый и задумчивый, Икки стоял у жаровни. Выбритая голова символизировала монашеский обет, а пробившиеся усики — радикализм и нежелание следовать устаревшим правилам. Окава Сюмэй вошёл и поклонился — осторожно, чтобы ни обо что не испачкаться.

— Сегодня мне снилось, что я был императором, — сообщил Кита Икки.

— И что случилось дальше? — спросил Окава.

— Ничего особенного. Но просыпаться не хотелось.

Чуть позже Окава смог расспросить хозяина и про усы. Кита Икки признавал, что Гаутама Шакьямуни завещал монахам и монахиням регулярно сбривать волосы, усы и бороду, чтобы избавиться от признаков пола и сделаться одинаковыми. Но жил этот Гаутама давно и вообще не в Японии. Были с тех пор на просторах Евразии и другие бесчисленные просветлённые, из них некоторые — даже и с бородой. Причём бороды у них были посерьёзней, чем у жалкого советского посланника Иоффе.

Окава Сюмэй и оглянуться не успел, как разговор о формах бороды перетёк в яростную проповедь. Такой уж он был человек, этот Кита Икки. Хороший организатор — и никудышный политик. За что бы он ни брался, получалась яростная проповедь.

— Я долго жил и действовал в Китае, — говорил Икки. — Я хорошо изучил китайцев. Я прямо сейчас пишу историю последней китайской революции. И я совершенно удостоверился: китайцы не испытывают ни малейшей благодарности за ту опеку, которую мы обеспечили им после победы над русскими. Эти неблагодарные скоты осмеливаются называть нас агрессорами и оккупантами. Хотя только с японской помощью Индия и Китай имеют шанс перестать быть европейской колонией! И жалкая отрыжка европейских идей, вроде пацифизма или социализма, не может принести им избавления. Только Путь Неба может объединить народы Четырёх Морей, заставить их вспомнить, что все они — дети Просветлённого.

— Мы пока в основном по