Змейские чары - Наталья Георгиевна Осояну

хотелось останавливаться. Я бы до самого конца времен перебирал формы и звуки, оставаясь послушным пером в чужой руке, принимая любую участь. А знаешь, как устроено выпускное испытание? Жестокое, жуткое испытание, которое выдерживает лишь один из тринадцати?

Вопрос явно не требовал ответа, и Кира не стала отвечать. Дьюла разговаривал не с ней, а с кем-то другим.

— Пока мы учимся, прожитые жизни забываются. Вполне естественно: ты и сама вряд ли помнишь случившееся в раннем детстве. Может, какие-то проблески, отрывки — и только. Так и мы, ученики Школы: я знал, к примеру, что в первой жизни был Крапивником и что в конце концов меня съел какой-то хищник. — Он ненадолго спрятал лицо в ладонях, а потом взмахнул руками, словно указывая на пространство, в котором они двое были заперты. — Во время испытания мы вспоминаем все и сразу. Тысячу раз рождаемся и тысячу раз умираем. Для этого надо лишь поднять вуаль Дракайны и посмотреть ей… в лицо.

Кире показалось, что текущие по стенкам их тюрьмы потоки черноты ускорились, и она невольно поежилась, а потом сжала руки до боли в ладонях. Тихо угаснуть в своей постели или утонуть во 

Подземья — если, конечно, это все еще знакомое ей Подземье, а не какое-то другое место, — какая разница? Ей суждено умереть один раз.

Она же не ученица Школы Дракайны.

— Я все-таки оказался лучшим из лучших. — Голос Дьюлы сделался стеклянным. — Те, кому не повезло, они… остались в Школе. Кто-то уснул, чтобы не просыпаться. Кто-то будет до конца времен прислуживать Дракайне, помогать ей заготавливать крапиву. Они уже никогда не обретут свободу. Разве что им помогут…

— Ты хочешь кому-то помочь, — догадалась Кира. — Ты хочешь вернуться туда и забрать кого-то.

И вновь вышло так, что перед нею распахнулись страницы огромной книги.

Во

библиотеки она

узрела изящный, тонкий

силуэт со струящимися

белыми волосами,

и привидение

показалось таким

красивым, что

от безжалостной тоски

на глаза навернулись слезы,

как будто что-то важное навсегда

покинуло окружающий мир…

— Что это?..

— Моя суть, — просто ответил Дьюла, и руки его взметнулись, будто он сам превратился в книгу. А может, и впрямь ею был?.. — Моя Катарина. Так зовут ту, ради кого я хочу как можно быстрее вернуться в Школу, чего еще никто ни разу не делал за всю историю мира.

— Возьми меня с собой, — попросила Кира.

Теперь, сердце мое, я расскажу тебе сказку…

То, чего не может быть

Князь Драгомир Резвянский праздновал победу в войне с соседним княжеством, Ходоницей. Радослав из Ходоницы не уберег шаткий мир, над которым старательно трудился его отец, а до того — дядя; задумав расширить владения, он заслал войско в вольный городок Славин, расположенный на перекрестке торговых путей, и приказал взимать с купцов пошлины так, будто они проезжали через его княжество, начинавшееся поодаль — за поросшей густым лесом горой. Драгомир, узнав об этом, отправил большой отряд на Дивий перевал, через который в Ходоницу с ее каменистыми склонами, где выращивать удавалось разве что виноград, шли караваны с зерном. Когда в назначенный срок стал приходить сперва лишь каждый второй, а потом и каждый третий такой караван, приграничные деревеньки Резвяны заполыхали, и старейшины попросили князя о помощи.

Поначалу удача сопутствовала Радославу — он сам командовал одной из небольших армий и вселял в бойцов веру в победу, появляясь перед ними на белом жеребце. Радослав не чурался сражений и был трижды ранен. Но отвага и вера иной раз действуют сильнее любого хмеля — и, как хмель, влекут за собой горькие, бесполезные сожаления. Князь Драгомир напомнил старейшинам о том, что и полвека не прошло с предыдущей большой войны; они вняли ему, отправили женщин и младенцев в пещеры подальше от границы, а сами объединились в четы и стали нападать по ночам на отряды Радослава. С каждым разом они теряли людей, но набирались опыта, да и Драгомир не упускал ни единого часа: он строил свой грядущий успех по крупицам, как пчела улей. Рассылал гонцов, предлагал и уступал, заключал союзы, обещал золотые горы с пока еще ходоницких рудников…

И вот однажды утром капитан Вуче, командовавший защитниками наполовину вросшей в гору, вот уже месяц как осажденной резвянцами крепости Предъяра — главного украшения того, что называли Ожерельем Ходоницы, — получил с почтовым голубем письмо, которое прочитал в одиночестве, стоя на самой высокой сторожевой башне, а после разорвал на кусочки. Он проходил до вечера с таким суровым лицом, что все привычные рутинные дела в крепости делались будто сами собой, по волшебству: солдаты старались не злить командира и не попадаться лишний раз ему на глаза. А когда пала тьма, Вуче в одиночку прошел по запутанным коридорам Предъяры, направляясь к черной двери, запертой на засов; несведущий гость решил бы, что по ту сторону — лишь мощное тело горы. Рядом стояли двое дозорных, один постарше, другой — почти мальчик. Старшему Вуче воткнул нож в заросшее щетиной мягкое место под нижней челюстью, пришпилив язык к небу, а мальчика локтем другой руки стукнул в висок так, что у него мгновенно закатились глаза и подкосились ноги. Старший еще успел заметить сквозь кровавую пелену боли, как Вуче отпирает черную дверь, за которой была не гора, а длинная пещера, уводящая сквозь освещенную редкими факелами темноту прочь от крепости. Этим путем защитникам доставляли провиант — благодаря этому Предъяра в прошлом выдерживала осаду на протяжении месяцев и даже лет. Но на этот раз в пещере ждали те, кто хотел обезвредить твердыню изнутри, быстро и тихо, а после — открыть врата союзникам. Пока предатели расправлялись с застигнутыми врасплох ходонцами, Вуче отправился туда же, где утром прочитал принесенную голубем весть, и прошептал одно слово, одно имя — а после перевалился через парапет и упал в ущелье. Всем было не до него, никто так и не узнал, ради чьего спасения капитан Предъяры погубил столько жизней, крепость, репутацию и, как стало ясно чуть позже, страну.

Ожерелье Ходоницы рассыпалось; прочее было лишь делом времени.

И вот теперь Драгомир и Радослав сидели за одним столом, как лучшие друзья и добрые соседи. Князь Резвянский за свои без малого шестьдесят лет успел много раз выйти на поле битвы и не