Нечисть. Ведун - Tony Sart

от ближайшего торжища из Емшан-острога к дальним заставам. Что-то дернуло меня, то ли интерес праздный, то ли жажда путешествий, да только напросился я попутчиком. Главный по обозу – Ростих, дядька крайне хмурый, битый солнцем и ветром – нехотя принял нежданную обузу. Не был бы я ведуном – идти бы по степи своим ходом. А так, принял, указал место на одной из повозок и как забыл про меня.

И вот третий день мы тряслись по ухабистым неверным то ли дорогам, то ли тропкам. Солнце, обычно ласковое в привычных мне краях, здесь жгло нещадно, и встретиться бы мне с полудницей, коль не сжалились бы погонщики, не одарили непутевого ведуна широкополой соломенной шляпой.

Жаркое лето палило здесь особенно яро. А ведь мы только выезжали к пограничным верстам: еще попадались небольшие, но сочные перелески, дубравки и чащи. До настоящей степи, бескрайнего ржавого моря, было еще пару дней пути.

Порой, когда обоз становился привалом, словоохотливые после сытного ужина купцы травили байки у костра, вспоминали походные приключения, пугали страшилками. Уютно и весело бывало в те часы у трескотни огня в неверной прохладе среди непроглядной черноты южной ночи.

Как я скоро выяснил по отъезде, Ростих со своими соратниками держали путь к самым дальним заставам, к диким местам, что звались Желявы степняки. Там, среди жухлого половодья трав, стоял твердыней Керста-острог. Как поведал мне один из наиболее разговорчивых попутчиков, острогом то место можно было назвать с натяжкой. Так, крепостца на пять башенок и десять дворов. Однако у местных заставщики пользовались заслуженным уважением, а потому к мрачному названию непременно добавляли «острог». Для почету ратникам.

Путь тот был рисковый, но делать нечего: кто-то должен свезти в дальние земли и товары новые, и свежие вести. За риск тот князь Самовлад, местный владыка, втрое платил.

Шел четвертый день пути. Дело близилось к полудню, солнце вновь распалилось не на шутку, расхлестывая лучи по выгоревшей коже тюков, по мокрым от пота рубахам путников, по лоснящимся крупам лошадей. Я сидел в одной из телег, развалившись между товарами и с тоской поглядывая на видневшийся неподалеку лес, непривычно густой и древний для этих краев. Мне казалось, что даже отсюда я ощущаю влажную прохладу, плещущую под теневой сенью могучих дубов, дуновение ветерка, блуждающего меж стройных осинок, далекий гул ручейка.

Чтобы отогнать одолевавшую дрему, я вновь пристал с расспросами к вознице, щуплому хитрому старичку Храбряте:

– И часто ты до степи ходишь?

Старичок, клевавший носом, только рад был почесать языком, чтобы не свалиться под колеса телеги.

– Так, считай, сколько себя помню, отец. Еще мальцом голозадым брали меня с собой братья. А как пришел их черед под руку с ягой к лесу вертаться, так уж сам ездил. С разными купцами. За разъезд к степям хорошо платят, отец!

Он усмехнулся и причмокнул на понуро шагающую лошадку. Я тоже хмыкнул, то ли подражая Храбряте, то ли от этого «отец», которым постоянно обращался ко мне с первого дня пути старичок, годящийся мне в прадеды.

– Копишь на что аль просто кладину схоронишь? – чуть погодя лениво спросил я. Обычно не лезу в дела других, да и не мог назвать себя никогда разговорчивым, но с полуденной дремой надо было как-то бороться.

Храбрятя повернулся, глянул на меня хитро, с прищуром:

– Поначалу копил, отец. Все думал, вот придет срок, осяду. Да в том же Емшане и осяду. Хозяйство заведу, лавку открою. Буду пряниками торговать. Жену в дом приведу, детишек сделаем. – Он хохотнул, по-молодому, лихо. – Из всего, отец, только детишек сладилось заделать. Понял я, что дорога мне мила, что в пути мне самое место. А потому детишкам и отдаю весь навар. Мне-то самому многого не надо: сапог подлатать да краюху хлеба. Ну и нож острый, без того никак.

– А нож тебе зачем? – брякнул я больше от пустой болтовни, чем ради интереса.

Старичок вновь глянул на меня, повернулся на облучке, оставив лошадь саму мерно вышагивать по дороге.

– А как же в степи без ножика-то, отец? – Он сидел, повернувшись ко мне, но смотрел куда-то вдаль. Блестели маленькие глазки на сморщенном, загорелом дочерна лице. – Старую подпругу править, мясо в котел порезать, от степняков случайных отбиться или…

Он нахмурился и закончил:

– Или в грудь себе воткнуть, коль на разъезд псоглавцев нарвался.

Я ошалело глянул на старика. Дрему как рукой сняло. То, с какой легкостью Храбрятя рассуждал о страшном деянии, о котором подумать зазорно, меня окатило испугом.

– Типун тебе на язык, старый дурень! – раздалось у меня за спиной. Ростих, подъехавший к нашей телеге конным, злобно проворчал: – Не поминай беды!

Он коротко свистнул, подозвав к себе двух всадников, молодых ребят Яря и Клемату. Парни промышляли охранцами обоза, а потому выполняли роль и дозорных, и, если надо, воинов. От лихих людей сгодится. Ростих махнул рукой туда, где впереди дорога, извиваясь, уходила за тот самый лес.

Проведать надо, мол.

Парни кивнули, поддали в бока своим скакунам и устремились в дозор, оставив нас в душном облаке пыли.

Хрустя на зубах мелкими крупинками песка, я все же решился спросить, повернувшись к Ростиху:

– Неужто правду говорят про них, что никого в живых не оставляют?

Про странный древний народ полулюдей-полусобак, что веками промышляют где-то там, в глубинах степей, я много слышал в капище, читал скудные упоминания в записях, но все больше склонялся к тому, что это байки людские. Мало знаний было про то. Дивно. Не оборотни, не колдуны, чрез нож скачущие, а племя. Крохи остались нам от древних народов, былины да сказки.

Ростих только зыркнул на меня, нахмурился еще больше, хотя, казалось, дальше некуда и брови его вот-вот вонзятся друг в друга. Но все же ответил негромко:

– Правду. – Он смотрел вдаль, следя за удаляющимися дозорными. – Пару раз мы видали разоренные псами селения и обозы. Не просто убивают они, а с потехой, долго глумятся над жертвами, прежде чем отпустить несчастных к ягам. Потому и ножик всегда при себе и у Храбряти, и у меня, и даже у младшего из нас, Прози.

Я невольно поглядел на идущую следом телегу, которой правил мальчонка лет семи от роду. На щуплой загорелой шее Прози болталась длинная кожаная тесемка с ножом.

– А одолеть их нельзя? В селениях и мужики есть, и ратники, – пробормотал я, не в силах отвести взгляда от раскачивающегося перед грудью мальчишки ножа. – С обозами, опять же, всегда охранцы едут.

Купец презрительно хмыкнул:

– Экий ты бойкий –