Тоска - Александр Александрович Павловский

– Прости, я не знал!

– Не извиняйся, ты тут не виноват. А вот я уже свою вину искупить ничем не могу. Ношу ей на могилку цветы, и каждый раз прошу у неё прощения, а ответа никогда не услышу. Жду чего-то, что изменить не в силах.

Женя заметно погрустнел и не сделал очередной глоток. Он будто вновь почувствовал себя виноватым и причиной тому было пиво в руке. То, от чего тогда сознательно ушел, вновь вернулось в его жизнь и хоть не набрало достаточной власти, все равно осталось его частью. Той, что невозможно отрицать и маскировать тем более. Меня тоже захлестнули воспоминания и стало не по себе. Навалился груз старой печали. Говорят, что самые сильные впечатления никогда нас не покидают. И порой они не просто остаются, как воспоминания, а постоянно возвращают в момент перелома.

Треснувшую деталь еще возможно склеить, когда трещина только появляется, она небольшая и с легкостью может продержаться некоторое время, но, если этого не сделать, то трещина уходит глубоко внутрь. Туда, где сколько не склеивай, не свяжешь двух концов. Воспоминания перерастают в травмирующую реальность, проецируемую на твою повседневную тоску. Злая аннотация правды.

– Знаешь, я тебя понимаю. – Леша коснулся Жени, чтобы тот обернулся. – Очень часто я вспоминаю бабушку, точнее пытаюсь вспоминать. Где-то там внутри почти ничего не осталось. Я совсем не помню её голос. Не услышал, какими были её последние слова или, о чем она думала. Но я знаю и помню всё, что сам не успел ей сказать. Мне хочется вновь увидеть её белокурые волосы и услышать смех. И я иногда плачу в душе от безысходности своих мыслей. От якоря, что всё чаще цепляется за дно.

– Мне однажды сказали, что «ожидая смерти – умираешь дважды», – Женя сделал глоток. – так перемалываются судьбы под огромными жерновами. Сначала уходит человек, которого ты так старался спасти, а вместе с ним навсегда умирает твоя надежда, что держала всё это время на плаву. Будто дом разрушается до самого основания. – Он хотел было расплакаться, но сдержался и вдохнул насколько смог. – И я сломался.

– Я видел, как ломаются люди. Как боль, которую не унять склоняет человека к бутылке. Туда, где на дне должно быть утешение. Сначала бабушка, затем Отец. Никто не нашел там спасения. И я боюсь сломаться, неготовый кого-то потерять. Да, это неизбежно, но я стараюсь отсрочить насколько хватит моих сил. Хоть и понимаю, что ничего этим совершенно не меняю.

– Всё случиться независимо от твоей воли. Ты можешь быть сотню раз к этому готов, но в действительности, когда встретишься лицом к лицу со смертью, она будет шептать тебе то, что ты никогда не сможешь забыть. И ни один алкоголь не приглушит этот голос, что станет старой скрипучей дверью, петли которой невозможно смазать. – он сделал глоток. – Я пытался.

Еще час назад мы были совершенно не знакомы. Две планеты в общем супе вселенной, что крутятся на своих орбитах, пересекаясь только со случайными астероидами. Но сейчас мы понимали друг друга, как старые друзья. Тихий шепот не начавшегося разговора стал реальным диалогом на понимание. Нет ни осуждения, ни молчания. Мы два человека, что однажды столкнулись с событиями, которые определили нас, как самостоятельно сломанных людей без возможности выговориться и склеить разбитое. «Там, где у других любовь и вера, у нас полуразбитая ваза и запах серы. Ничего личного – это всё скомкано и обезличено».

Улица тянулась куда-то дальше, чем можно было проследить. Дома пестрили буйством красок, от крем-брюле, до цвета тифани или оттенка мёда. Одну часть занимали полицейские участки, а где-то в шахматном порядке разместились парикмахерские, кафе и цветочные. Следуя друг за другом, меняя лишь фасады зданий, в которых они разместились. Дальше из-за домов выглядывал шпиль башни с колокольней.

– Мы уже почти на месте, выходим на Площадь двух революций. Рядом будет храм каких-то Апостолов. Честно, не знаю, когда он построен, но запомнил, что раньше там располагался рынок, а улица называлась Астраханский тракт. Потому что по ней везли рыбу, соль и сахар к Царскому столу. Здесь же на рынке можно было купить всё, что пожелаешь. А эта колокольня самая высокая в городе и с нее можно рассмотреть всю старую часть Коломны.

Женя, захмелев вдвойне, стал указывать руками на башню и разводить их в стороны, показывая, как шла дорога и где располагался рынок. По его рассказам можно было писать путеводитель, и он казался бы куда интереснее, чем немая историческая сводка из брошюры.

Эмоции решают многое, если не всё. История должна обжигать, только при таком условии она запомнится, а когда она легко прикасается, то это покалывание забудется, вытесненное вкусом стаканчика мороженного. Поэтому бывают лекции, что счет времени теряешь и увлеченно следишь за происходящим. Можно по-разному рассказать одно и тоже, а можно один раз показать и дождаться вопросов.

В свете солнца площадь обжигала взгляд. Белая плитка, нелепая желтая колокольня, и редкая поросль кустарника. С одной стороны дорога, с другой карман из зданий, в соседстве магазинов. Площадь растянулась на двадцать шагов в длину и в основании еще протянули мост, но не через реку, а над стеклянным полотном. Под ним было что-то напоминающее небольшой фундамент из камней, закрытый от проникновения.

– Что под стеклом? – Я показал на фундамент, а Женя кивнул на табличку по другую сторону моста.

– Историческая справка, – он ткнул банкой пива в фотографию того самого фундамента.

– …Накануне дня народного единства, третьего ноября две тысячи семнадцатого года, в процессе масштабного благоустройства площади Двух Революций, специалисты Благотворительного фонда «Коломенский кремль» обнаружили фундамент уникального памятника архитектуры и истории – часовни во имя святого благоверного Александра Невского… – Я читал вслух, но кроме меня это никому не было интересно.

– …Часовня во имя святого Александр Невского была сооружена на Житной площади в память чудесного избавления императора Александра 2 от смерти четвертого апреля тысяча восемьсот шестьдесят шестого года, когда в Петербурге в него стрелял студент Московского университета Дмитрий Каракозов… – Женя громко хмыкнул. – Одни не любили Царей, а другие… – Он ткнул пальцем и зачитал еще предложение, – двадцать пятого мая тысяча восемьсот шестьдесят девятого года произошло освящение часовни, воздвигнутой на средства горожан, собравших более семи тысяч рублей. – …строят в их честь часовни. Лучше бы о себе заботились.

– Получается, что его построили, затем разрушили, а теперь откопали?

– Ну, почти. Это ведь историческое достояние. Приуроченное событию, к