Тоска - Александр Александрович Павловский

Аптека рядом с гостиницей не работала, и мы сделали круг по соседней улице. В небольшом помещении стоял запах антисептика, а на кассе молчаливая провизор попросила только рецепт, даже не спрашивая для чего мне таблетки. У нее было бледное лицо и впалые глаза, обрамленные фиолетовыми кругами. Женщина выглядела так, словно уже несколько дней игнорирует сон и сидит на энергетиках. Даже взгляд оставил недобрые мурашки по спине, когда я уходил. А говорят, что в больницах страшно, но я бы поспорил.

На рессепшене в гостинице снова никого. Отсутствовали журналы и календарики города. Никаких записок или клочков бумаги, даже мусорное ведро стояло пустым. Кто-то перед самым приходом прибрал следы своего присутствия. На площадке я заметил отсутствие еще одного фикуса. Видно новый человек занял одну из двух свободных комнат на этаже. И остался последний, не считая тех, что уже разобрали. Помню, что бабушка очень любила цветы и обставила ими почти весь дом, каждый свободный уголок. А я считал их своим наказанием и каждому присвоил порядковый номер, когда поливал. Ровно двадцать. Шесть трехлитровых бутылок воды и пять минут общего времени. Это был мой учет, здесь чем-то похожий.

Я закрыл за собой дверь и взял со стола флакон с обезболивающим. Нарастало давление в висках, переходящее в затылок. Глоток капсул со слюной, и они медленно прошли по желобу трахеи, устремляясь в короткое путешествие до кишечника. Эти маленькие бойцы срабатывали почти моментально. Единственный минус, после них хочется спать. Даже не хочется, а тебя насильно вырубает. И пока дождь устроил концерт на барабанах, а силы еще окончательно меня не покинули, я пересилил оставить несколько строчек в заметках:

«Здравствуй, дорогой дневник! Леша, тебе отдельный привет! Я к тебе каждый раз обращаюсь, как в библиотеку знаний. Но у тебя ведь сейчас эта библиотека на несколько стеллажей богаче моей, значит и ответов на два стеллажа больше. А у меня только одни вопросы и никакого понимая того, что я всё-таки делаю в этом городе? Почему мне кажется, что я больше исповедуюсь в своих проблемах, чем смотрю город? Люди не то, что попадаются странные, а встречаются нужные. Все хотят говорить о том, что тревожит меня и на своем примере показывают оборотную сторону моих же мыслей.

А почему такого не могло быть в Москве? Я, будто реально сбежал из столицы, чтобы наконец-то услышать себя. В суете и шуме даже собственный голос сложно разобрать, а в Коломне почти постоянная тишина. И я свой голос не то, что слышу, а могу говорить с ним.

Честно, я не понимаю, как правильно жить. И есть ли вообще это правильно? Бежишь куда-то, а ответа дать себе не можешь. Ищешь то, что ищут все. А где истинное желание жить без навязанного лоска и роскоши к которому «нужно» стремиться? Всё, что мы видим вокруг себя – это мир с цветных и красивых баннеров. Все наши дороги сводятся к тому, что мы перечерчиваем маршрут, ориентируясь на чью-то фантазию. На общепринятый потребительский азарт, в котором забываем, чего бы нам хотелось на самом деле. В своей, а не чужой жизни.

И я не понимаю, что это за Проводники такие, которые тут всем заправляют? Если у каждого он есть, то почему его нет у меня? Возможно, потому что я живой, а не мертвый, да и боваризм мне не присущ. Но тогда мне не дает покоя один вопрос: Когда ты мертв, как понять, что ты мертв? Может смерть – это что-то другое, нежели просто конец? С одной стороны, мы о смерти много философствуем, но это всё можно оспорить. А с медицинской стороны, смерть – прекращение, полная остановка биологических и физиологических процессов жизнедеятельности организма. Но ни то, ни другое не дает ответа на вопрос, они лишь обобщают естественность процесса.

Так, что может ощущать человек, когда умирает? Может, он правда, оказывается в таком же мире, где и жил, только все люди, что находятся рядом такие же мертвые? И вот вы ходите рядом, а никто не понимает, что мертв в реальном смысле. Тебя оплакивают родные и родственники, затем делят имущество, грызутся за каждую копейку, а ты тут – в посмертии и ничего не знаешь. Гуляешь, наслаждаешься жизнью, пока другие превращают свою в ад из-за твоих кровных. По сути, смерть – это зерно раздора между людьми одной крови. Поэтому и говорят, что с собой на тот свет ничего не заберешь, но и оставляя никому не помогаешь.

Всё равно, как понять, что ты мертв? По каким критериям, знакам или символам? Может быть, ливень, что идет без конца и есть мой личный знак? А может быть я просто много думаю и эти мысли ни к чему не приводят, только всё глубже вгоняют в тоску?

Не суди меня за мои мысли. Сложно идти в темноте без фонарика. Я буду держать тебя в курсе, а пока хочу снова спать. Не понимаю, как это действует, но чем чаще я сплю, тем хуже себя потом чувствую. Какая-то странная скованность в теле, может быть из-за таблеток».

Глава 8. День седьмой

Посреди ночи раздался оглушительный грохот в соседней комнате. По звукам – упал шкаф, по ощущениям – рухнула стена и придавила всех, до кого дотянулась. В коридоре послышались редкие шаги, и кто-то не скупился на словцо. В ход шли вполне понятные аллегории про весь мир и одного взятого человека, затем образность про одного из родителей, а потом и вовсе только твёрдые, ёмкие синонимичные слова, весьма точно описывающие не то событие ночи, не то человека, что в этих событиях решил принять участие.

Полузаспанный я выглянул в коридор и увидел, что тоже самое сделала ворчливая старушка со своим фикусом. Она держала его в руках, как маленького шпица, не хватало только слегка приглаживать по листьям и всё – конечная, шизофрения. Просьба покинуть мир еще трезвомыслящих! Но она была чересчур серьезная и всем своим видом показала, что с цветком расстанется только через свой труп. А я и не настаивал, только хотел узнать, кто буянит.

Из третьей комнаты раздавались несколько голосов. Один из них был грубый, прокуренный, взрослый, а другой немного мягче, но не казался юношеским или женским. Они о чем-то спорили и