Тоска - Александр Александрович Павловский

рассуждая о том, что со мной происходит и, как так получилось, что я оказался в этом месте. Нет никаких ответов, впрочем, а что я хотел бы услышать? Что-то о семье, что они виноваты или, что я сам виноват? Кого же причислить к числу виновных? Нельзя же так просто сдаться, узнав неприятную правду. Все мы барахтаемся на поверхности своей лужи, но стоит немного нырнуть, намочить голову, как глаза открываются и слезятся даже в воде. Я – процесс проб и ошибок. Компиляция начатых и незавершенных дел.

В момент всех этих размышлений ко мне подсаживается мужчина и после нескольких резких вдохов, обращается вроде в пустоту, но я понимаю, что ко мне:

– Извините! Мне не нужны деньги, и я вам ничего не собираюсь предлагать. Но мы можем просто поговорить, а то мне одному скучно.

– Да, давайте. – совсем не обдумывая отвечаю и убираю телефон из рук.

«От него пахло также, как от отца». – эта мысль перебила все остальные и я задумался о том, когда последний раз слышал его голос. – «Стойкий резкий парфюм вперемешку с запахом пива. Ещё не пьян, но уже на грани того, что зрачки останутся чёрными точками, а редкие запинки в словах, станут пробелами в словах предложения». Но это больше усиливало его простоту в моих глазах. Люди, понятные, как пять копеек, так и выглядят. Не важно какая внешность, главное, что характер, склад ума и манеры выдают в нем человека, сидящего за ширмой правильности и напускного.

– Меня Женя зовут. Кстати, можно на «ты»?

– Алексей, можно Леша. – Так просто сходили слова, будто я ждал этой встречи и этого разговора на лавочке. – Да, конечно!

Он рассказал, что поссорился со своей девушкой и из-за этого напился, а теперь не хочет идти домой. Рассказ его был скомканным, порой с аналогиями о бывшей жене, а затем он и вовсе спросил в каких странах за границей я был? А я, чтобы не упасть в грязь лицом, сказал о секретности рода войск, в которых служил. Из-за неё мне была на долго закрыта граница. На самом деле просто стесняясь сказать, что у моей семьи не было достаточно средств для таких путешествий. Я мог о них мечтать, но встречая уставшую с работы Маму, понимал, что моё первое путешествие будет, когда я научусь сам зарабатывать деньги. И пока этого не произошло, можно придумать причину не говорить правду. И я настолько стал верить в ложь, что даже с деньгами никуда не поехал.

И вот он рассказывает о странах в которых побывал, а я понятия не имею, что представлять? Какую картинку выстроить в фантазии, чтобы хоть на секунду побывать с ним в его прошлых путешествиях? Поэтому просто смотрю в его глаза и вспоминаю отца. И чем больше я вспоминаю, тем больше он становится им. И ему ведь не скажешь об этом, он не поймёт, ещё и обидеться может. Поэтому я просто киваю и слежу за тем, как он загибает пальцы, вспоминая сколько раз послал нахер арабов в Тунисе. А потом, видя, как диалог закручивается в удивительную спираль, он говорит:

– Может по пиву, пока сидим?

– Я не пью, но могу ещё немного посидеть за кампанию.

– Тогда дай сто рублей, я пива куплю.

Я удивлён, как ловко разговор дошёл до такой степени, но у меня это не вызвало дискомфорта. И я протягиваю ему купюру, будто делюсь чем-то с отцом, а внутри теплится огонек гордости. Горжусь чем-то, глядя на человека в спортивном костюме, что даже ростом с отца. Возможно, просто скучаю, но я об этом кроме себя самого никому говорить не стану.

Женя сжимает купюру в руке, как маленький кулек держит, но осмотревшись по сторонам не находит куда можно зайти за пивом. В его глазах читается некоторое разочарование, и он посмотрел на меня, как бы ища ответ. А я в свою очередь только ждал, что произойдёт дальше. Отец ведь всегда сам должен понимать, что для него важно, а что можно не относить к таковому.

Но Женя продолжал осматриваться и крепче сжимать несчастные сто рублей, которые для него были и спасением и чем-то за что нужно отчитаться. Нельзя так просто присвоить себе деньги, когда ты попросил на что-то определенное, а сам даже не подумал, где это можно достать. Так, чисто для профайла, мол взять то взял, а, как распорядиться я пока не имею ни малейшего понятия. И, когда бумага стала мокнуть от его неуверенности, он набрался духа и спросил:

– А тебе принципиально в Мемориальном парке сидеть? – произнес, поднимая бровь в дугу, – Просто здесь нет ни одного магазинчика, где можно купить пиво.

– Да я это сразу понял, – я хотел рассмеяться в голос, но сдержался, чтобы не обидеть человека, – Только не стал тебя сбивать с мыслей, а то вдруг, ты знаешь то, чего я не вижу.

– Да, я вспоминал, куда ближе идти. Мы же с тобой вдвоем, а оставлять тебя надолго не хочется. – Женя показал жестом, чтобы я пошел с ним. – И к тому же у нас не попойка, а вполне интересный разговор и такие вещи не прерывают на полуслове. А вот то, что в горле пересохло и нужно смочить – это вынужденная мера, хоть и не обязательная.

– Пойдем! Где там твоё ближайшее место, может по дороге, что-нибудь красивое увидим.

– Я знаю город, как свои пять пальцев, потому с легкостью могу ответить, что за дом будет у нас на пути. Как бы сказала моя мама: «не первый год замужем». – Женя рассмеялся и спрятал деньги в карман.

Парк растянулся сквером вокруг вечного огня и уходил разными путями в самые дальние тупики города, туда, где вечно сонные дома почти никогда не открывают ставни. Там, где сонная дрема – это что-то будничное, такое, о чем нельзя сказать, что этого в недостатке. Где-то проросли коренные зубы новостроек, но зубы мудрости, цвета крем-брюле всё также занимали свои почетные места. Возможно, город бы и перестроили, если бы не они: крепко взявшиеся корнями, глубоко ушедших погребов и старых лабиринтов под храмами и церквями. Тайные ходы и непролазные пещеры, оставленные, как средство отступления к Москве, но никогда и никем не использованные. Где-то там томятся семейные реликвии, нерассказанные секреты, не доверенная власть. Всё то, что могло бы переходить по наследству, осталось в вечное пользование земли, а наследники довольствуются только