Хозяин теней. 3 - Екатерина Насута

— Так… рассказывать-то чего?

— Всего! Метелька, не беси меня.

— Не бешу, — буркнул он. — Погодь. На пол положим и там потащить… и сейчас.

Он метнулся к окнам и рывком сдёрнул гардину. Точнее попробовал, но ткань затрещала и повисла. Хотя мысль понятная. Так, вдвоём содрали, кинули на пол и на неё, рваную, уже столкнули деда. К окну дотянем, а там только перевалить.

— Я во двор пошёл. Смотреть за этими вот. Ну и наши там-то. Варфоломей сказал, значит, чтоб глаз не спускали. Они и не… но они смирно сидели. Так, кто-то покурить вылез и всё. Я дальше, чтоб никто не заприметил.

Тянуть на гардине было проще, чем руками. А вот поднимали деда в четыре руки. И без Метельки я бы точно не справился.

— Еремей?

— Сказал, что всё больно благостно и это ему не нравится. Велел мне близко не соваться, и если чего — тикать да прятаться. Я и не совался. А потом этот, который секретарь, из дому вышел и сказал, что вроде как договор будут подписывать. О свадьбе. И замирении. И ещё чего-то там. А потому всем велено в дом идти. Те-то зашумели, обрадовались. Небось, думали, что так стол накроют. Когда важный договор, то всех угощают. Принято.

Чего-то я такого не припомню. Или договор о моей помолвке был не настолько важен.

— Еремей свистнул, чтоб наши отходили. Они, как я понял, с Варфоломеем поделились. Тот в доме приглядывал и половина гвардии там. А Еремей во дворе вот.

Живой?

Нет?

— И куда он?

— Так… этот сказал, что сейчас ещё машины подъедут, значит. И Еремей взял с собой пятерых. Встречать отправился.

— А ты?

— А я в сад пошёл. Ну, раньше ещё, когда только-только. Ну, там если знаючи, то можно дом обойти…

Я обматываю куском той же гардины руку и пытаюсь расширить дыру в окне. Потом мы вдвоём подхватываем деда и переваливаем тело через подоконник. Он мешком ухает вниз.

— А потом?

Тимоха остался. Чтоб…

— Не потянем, — жалобно говорит Метелька.

— Надо… так что потом?

— Ну… так-то… я издалёк видел. Близко ж не подлезешь. Машина, которая такая, с длинной харей…

Та, в которой Михаил прибыл?

— У ней дверь распахнулась и вылез такой, ну… такой мордатый. И в белом костюме. А огляделся так, рученькой махнул. И из другой машины дым повалил. Густой-густой. Жёлтый весь. И прям весь двор заволокло сразу.

Живой Еремей?

Или…

Тимоха сидел, упираясь в стол ладонями, точно собирался встать, но сил не хватило.

— Я на дереве сидел. У нас в деревне был мужик один, — Метелька помахал перед глазами моего братца. — Так вот, он на фабрике горел. Ну, не сам, а когда фабрика, значит… вот… многие тогда погорели, а он живым остался. И сказал, что надо глядеть, какой дым. Если по земле стелется, то тяжёлый… пихаем в одну сторону.

Пихнули. К счастью, стоило телу сменить позу, и оно само обвалилось на гардину. Я не удержался, прижал пальцы к шее Тимофея, пытаясь нащупать пульс. Вроде был. И от этого даже сил прибавилось.

— На счёт три… — предложил Метелька.

— Не выёживайся. Некогда считать. Давай… так что с дымом.

— Ну, просто. Когда дым тяжёлый и по земле, надобно повыше карастаться. А когда лёгкий и поверху идёт, то наоборот, к земле прижаться. Ух, тяжеленный какой… мы с мамкою одного разу телегу толкали, когда колесо обвалилось. Так и она легче была…

Но дотянули.

— А этот дым каким был?

— Этот? Тяжелым. Яркий такой. От прям как желток у яйца. Нарядный. И вот… сперва выкатился, а потом завис. Главное, ветер-то дует… я скоренько до самой вершины вспёрся, чтоб от него, значит. Молиться даже стал… ну а смотрю, он висит-висит. Ветер дует, а этот никак… этот же в костюмчике глядит и курит себе. Прям не боится совсем. А как наши, которых не задело, стрелять стали, так он просто пальцами щёлк и всё. И вспыхнули, прям на месте!

Сволочь.

Но ничего. На том свете ему воздастся. Прям даже на сердце легче стало от этой мысли.

— А там из машины ещё мужик вышел, значит. У него на морде было ну… как будто миску прикрутил. Я сразу сообразил, что это артефакта от дыму, стало быть. Вот… он что-то там этому белому…

Значит, моя теория с газами не так и неверна.

— Так в дом и пошли. Вдвоём… и из дому опять этот секретарь, который, значит. Тихо стало. А я сидел-сидел. И никогошеньки… ничегошеньки… Ну а как дым истаял, то и слез, пошёл искать кого… а перед домом все мертвяки. И ихние, и нашие.

От волнения Метелька сбился.

— Все мертвые?

— Ага… которые туточки. Никого не осталось.

Но ведь не вся гвардия при доме. А патрули? Куда они подевались? Еремей? Его пятерка? Прочие люди? И… ладно. Выясним.

— Я пошёл вокруг дома. Внутря соваться побоялся. Дай, думаю, в окна гляну, авось, чего и увижу… а тут ты с этой хреновиной. Прям почти на голову бахнула. Я и обрадовался. Значит, кто-то живой да есть.

Есть.

Пока ещё есть.

— Хватай, — говорю Метельке, пытаясь поднять Тимохину тушу. Да уж, братец, заставил ты нас… и тут же обжигает страх: тварь.

А если эта тварь… если она способна выйти из дома?

Глава 19

Наука многое знает о тварях кромешных, в то же время будто стыдливо забывая, что есть и иные, каковые именуются горними или вышними. В том, что твари оные существуют, сомнений нет. Однако же всякая, даже малая попытка изучить их и влияние, оказываемое ими на мир, встречает резкий и однозначный отпор Церкви. Однако стоит ли так истово соблюдать запрет, наложенный в незапамятные времена, когда вера стояла над наукой? Возможно, именно наука, достигшая ныне небывалых высот, сумеет найти вопросы, которые вера в слепоте своей просто игнорировала?

Из выступления бывшего доктора естественных наук Сабревича, неосмотрительно прочитанного на международной научной конференции.

Тимоху мы выпихиваем в окно.

— Всё? — Метелька вытирает дрожащие руки о стену.

— Почти. Надо ещё вот этого.

— На кой?

— Тоже брат. По отцу. Как я узнал. Правда или нет, понятия не имею, но он не в теме. Собирались в расход пустить. Поэтому дава. Авось, пригодится.

Михаил Воротынцев — кстати интересно, если матушка его замуж выходила, то почему не сменила фамилию? — после Тимохи показался вполне себе подъемным. И в окно вывалился, что мешок с мукой.

— Полезли? — Метелька примерился к проёму.

— Погоди… надо тут…