Нечисть. Ведун - Tony Sart

Что-то было в этом незнакомце чужое, отталкивающее. Отчего хотелось поежиться и запахнуться в теплый кожушок даже среди натопленной жаркой корчмы.

Человек напротив еще немного поразглядывал меня, после чего протянул руку, нагло, без стеснения взял мой кувшин. Приложился к нему надолго, смачно глотая, обливая брагой бороду. А после поставил почти пустой сосуд передо мной. Я настолько опешил, что даже не двинулся. Не знал, что и сказать. Только ошарашенно и глупо моргал.

Чужак меж тем довольно крякнул, отер пальцами углы губ.

– Диву я даюсь с вас, ведунов. – Голос чужака был неприятный, раздражающий. Странная смесь скуки и издевки. – Ходите без цели, живете без цели. Помощь опять-таки… кому помогаете – неясно. Ни корысти в вас нет, ни жажды власти. Даже сметки торговой и то нет. Чтоб умение свое продать. Мол, избавлю от русалок за мешок муки или найду укорот на озорства домового за пригоршню монет.

– Ведуны в наем не идут и за мзду добра не делают. – Я старался говорить спокойно, хотя где-то и дал нервную трещину в голосе. – Коль кто захочет отблагодарить, не откажемся, а цену ставить – не дело. Ты, добрый человек, коль поболтать о деле ведунском решил, так и скажи. Только уж будь мил, кувшинчик новый мне закажи, что у меня без спросу попотчевал.

– Добрый. Человек, – задумчиво произнес незнакомец. Будто пробовал на вкус слова. Катал на языке, к нёбу прикладывал. – Добрый. Тут ты, ведун, неправ.

Я внимательнее пригляделся к чужаку. На лихого человека он похож не был, не та стать для разбойника-душегуба. Щуплый, узкоплечий. Тогда чего ж не добрый-то? Может, беда какая на сердце, оттого и хамит напускно, за бахвальством боль прячет, да не знает, как поделиться?

Гость внимательно прищурился, усмехнулся зло.

– А вот ты добрый. Оттого и в других прежде всего добро ищешь, – будто читая мысли, прошипел он. Махнул неопределенно рукой, видимо, пытаясь изобразить добро. – А зря!

Он опустил на стол руку ладонью вверх. Странно так, неестественно. И я не сразу увидел, что в широком рукаве чужака началось какое-то шевеление. Будто копошился кто под черной тканью, силился выбраться на волю.

Я невольно отстранился – змея у него там, что ли? Не то чтобы я боялся гадов, но и быть укушенным ядовитой тварью не хотелось. А между тем копошение добралось уже до края рукава, тряпица вздыбилась, и по руке незнакомца стал выкарабкиваться маленький человечек. Нет, не человечек – чертик.

Кузутик!

Мелкий, не больше ладони росточку. Лохматая голова, незнамо как державшаяся на тоненькой шее, была украшена двумя рожками. В больших глазищах плескалось озорство, чертик зыркал по сторонам, оттряхивал мохнатые бедра и смешно взбрыкивал копытцами.

Я разглядывал чертика, а сам уже ясно понимал, что за гость подсел ко мне в путевой корчме. Только чернокнижникам подвластно подчинять без сильного вреда для себя мелких злобных кузутиков. Нет, конечно, и им достается от своих волшебных подопечных – чертики существа такие, хоть волшбой и связаны, да всегда норовят пакость сделать. Но там, где неосторожную сельскую ведьму, рискнувшую вызвать и приручить мелких тварюшек, ждет страшная, затейливая гибель, чернокнижнику чертики не нанесут сильного вреда. Разве что навоз в сапоги натащат или в кувшин помочатся, но не более. Мощна волшба черная у колдунов.

Оторвав взгляд от продолжавшего чесаться и отряхиваться чертенка, я недобро глянул на чужака:

– Зачем явился, злодей?

Чернокнижник скорчил расстроенную гримасу:

– Нельзя так, ведун, с людьми. Сам же миг назад добрым меня назвал. А теперь шипишь змеей подколодной.

Я промолчал. Вступать в словесную перепалку с колдуном я не собирался, но надо было выяснить, отчего заявился он в людное место. Чернокнижники – отшельники, людей сторонятся, дабы гибель на себя не накликать. Уж если прознают люди, что где рядом обитает такой, – или сами с кольями к схрону темному пойдут, или дружину кликнут. А уж витязям милое дело копьями да мечами черного колдуна истыкать. Оттого и обходят обычно черные люди деревни да села, потому как погибнуть им раньше срока, пока силу черную не скопят поступками злыми, хуже смерти самой лютой. Отдавшие свой дух темному служению не идут в Пограничье, не ведет их яга в Лес. Не пускает Чернота их из мира. А потому творят зло колдуны, чтобы заслужить себе в посмертии силу колдовскую немалую да память сохранить. Тогда станет он вечным колдуном-умруном. А коль умрет черный до того, как вдосталь зла натворит, то забудет он себя, сгинет его дух в Черноте, а тело его обречено стать безумным колдуном-мертвецом, себя не помнящим. Страшна, говорят, та участь.

Я отодвинул в сторону свой кувшин, подался вперед и спросил:

– А не боязно тебе, что я сейчас крикну народу, кто ты? Ведунскому слову без оглядки поверят. А ты явно силушки еще не набрал, зла вдосталь не натворил, раз живой тут сидишь. Иначе б уже на первый нож нарвался да обернулся умруном. Значит, слаб еще. Оттого я тебя и не учуял, потому как простой ты человек. Злой, да обычный. Как любой тут мужик!

Очень я хотел его вывести из себя, уколоть похлеще. А потому и бил в самое больное место чернокнижников – в их самолюбие. Но лукавил, конечно. Не кликнул бы я мужиков, потому как не показался бы колдун сам ведуну, не открылся бы, да еще так нагло. Значит, вызнать надобно было.

– Обидеть хочешь! – Чернокнижник старался быть спокойным, но я заметил, как дернулось его веко, свело мелкой судорогой уголок рта. Попала в цель обида. – Да только не кликнешь ты мужиков. Во-первых, потому что интересно тебе, отчего черный сам с тобой разговор завел. А во‐вторых…

Он уже овладел собой, усмехнулся.

– Я ж рискую сильно. Жизнью своей рискую. А потому заготовил я себе обережек. – Он потрепал пальцем по лохматой голове копошащегося кузутика. Почти ласково. – Небольшой такой. Лет пяти-шести. И коль со мной что случится, то обережек этот домой не вернется. Нет, никак не вернется. Я-то сгину, ладно, а ты на себя такую тяжесть возьмешь?

Чернокнижник тряхнул рукавами, и из них с неразборчивым ворчанием вывалилось еще два чертика. Покатились кубарем, смешно распластались на досках стола.

– А потому давай поболтаем.

Я сжал зубы и только коротко кивнул. Гад хитрый, видать, из ближайшего села дитятку выкрал да где-то спрятал, чтобы себя обезопасить. Небось и сторожить какую