Белая слива Хуаньхуань - Лю Ляньцзы

Я не успела подать ей знак, чтобы она замолчала. В комнату вошел Сюаньлин, переодевшийся в более легкий халат. Увидев императора, Чунь вздрогнула от неожиданности, но не испугалась. Она широко раскрыла свои черные, размером с косточку абрикоса, и блестящие, словно расплавленный металл, глаза, вежливо поклонилась и с улыбкой обратилась к государю:

– Ваше Величество, посмотрите, какие красивые цветы я принесла сестрице. Вам нравится?

Чунь часто бывала в моем дворце, поэтому ничего не стеснялась. Она вела себя по-детски непринужденно и искренне. Сюаньлин не разозлился на нее за такую дерзость, а наоборот рассмеялся.

– Какая ты заботливая! – похвалил он Чунь. – Твоя сестра совсем недавно говорила о красных сливах, и вот ты их принесла. Как удачно совпало! – Он пригляделся к смущенной наложнице и добавил: – Чанцзай Чунь, кажется, ты подросла.

– Ваше Величество, вы запамятовали, что после Нового года мне исполнится пятнадцать?

– Твоя правда. – Сюаньлин улыбнулся. – Твоей сестрице Чжэнь тоже было пятнадцать, когда она впервые вошла во дворец.

– Позвольте, я отвлеку вас от разговора, – вступила я. – Чунь-эр, сейчас же стряхни с себя весь снег, иначе он растает прямо на тебе, ты промокнешь и заболеешь. Потом не плачь, когда придется пить горькое лекарство.

Цзиньси помогла гостье снять ярко-красный, отороченный мехом парчовый плащ. В этот момент и я заметила, что малышка знатно подросла и выглядит уже не как ребенок, а как зрелая девушка. На Чунь была надета багровая теплая куртка, подчеркивающая ее стройную фигуру. А на виднеющейся из-под нее юбке красовались цветы бао-сян [77], вышитые разноцветными нитями: золотыми, ярко-зелеными, насыщенно-синими. Чунь-эр в этом наряде была олицетворением безграничного счастья. Темный цвет куртки подчеркивал светлую кожу ее округлого личика и делал ее еще прелестнее.

Чунь совершенно не боялась императора. Она все время улыбалась и шутила, а Сюаньлин наблюдал за ней. Ему нравились ее очаровательная наивность и непосредственность. И хотя она не пользовалась благосклонностью императора, она не была при этом наложницей, чье имя он позабыл.

Когда Чунь смеялась, серьги с самоцветами в ее ушах сверкали, как две капельки воды.

– Сестрица, у тебя ведь была ваза с зимним пейзажем. Мне кажется, она лучше всего подойдет для цветов сливы, что цветут зимой.

Когда ей подали эту вазу, она, посмеиваясь, начала неторопливо вставлять сливовые ветки в узкое горлышко.

На ветвях, что сорвала Чунь, большинство бутонов еще не раскрылись и напоминали красный жемчуг, но некоторые уже успели раскрыть по несколько лепестков. Сами ветви были крепкими и упругими, словно кисти для письма. Цветы радовали не только глаза, но и нос, так как источали приятный сладковатый аромат. Сливовые ветви в вазе выглядели чудесно! Какое-то время мы втроем молча любовались подарком Чунь-эр, а потом она уселась за маленький столик у жаровни и принялась за любимые лакомства, которые принесли служанки, прекрасно осведомленные о вкусах моей подруги. У меня давно сложилось впечатление, что для нее самое большое счастье – это уплетать за обе щеки любимые сладости.

Так как мы с Сюаньлином уже перекусили, мы вновь заняли места за письменным столом. Он переписывал очередной стих, а я стояла рядом, растирала чернила и смачивала в них кисть. Он сменил теплый халат на атласный. На переливающейся синей ткани золотыми нитями был вышит свернувшийся дракон. Из-за темного цвета халата лицо Сюаньлина напоминало сияющую драгоценность. Сейчас он был похож на сына богатой и знатной семьи. Его истинный статус государя Всей Поднебесной выдавал лишь ярко-желтый пояс с подвеской из белого нефрита. Я тоже была одета по-простому. На мне была курточка из розовой ткани с жемчужным отливом и с вышитым растительным орнаментом. Волосы я убрала в простой боковой пучок и украсила их лишь одной золотой шпилькой. Больше на мне украшений не было.

Я стояла около Сюаньлина и следила за тем, чтобы кисточка не высыхала. Я забирала ее из рук императора и обмакивала в чернила до тех пор, пока кончик кисточки не становился пухлым и округлым, а затем отдавала обратно. Сюаньлин в очередной раз забрал у меня кисточку и продолжил писать, но после трех иероглифов он приподнял голову и заметил, что на мою руку попала капелька чернил. Недолго думая он вынул белоснежный шелковый платок и начал стирать темное пятно. Все было так естественно, будто для нас это было привычным делом.

Я опустила глаза и слегка улыбнулась, наслаждаясь трогательным моментом.

Чунь завороженно следила за нами. Она даже забыла про ложку со сладким творогом, которую так и не донесла до рта. Спустя пару мгновений она с громким стуком опустила ложку в миску и захлопала в ладоши.

– Я все никак не могла понять, почему мне кажется знакомым то, как Ваше Величество обращается со старшей сестрицей, но теперь я поняла, что вы очень похожи на мою сестру и ее мужа. Она точно так же растирает для него тушь, а он что-нибудь пишет. Они полдня могут провести молча! Когда я смотрела на них, мне сразу становилось скучно…

Ох уж ее язык без костей! Как же мне стало неловко, когда она посмела ляпнуть такое при императоре. Пока она не сказала что-то еще, выходящее за рамки приличий, я поспешила ее перебить:

– Мы с Его Величеством совсем про тебя забыли, вот тебе и стало скучно. Подожди немного. Я закончу растирать тушь и поболтаю с тобой.

Чунь покачала головой, и я поняла, что она не согласна с моим предложением, поэтому я схватилась за чайник и налила ей чаю. Я должна была заставить ее замолчать.

– Ты съела много сладостей, их обязательно надо запить.

Наблюдавший за нами Сюаньлин отложил кисть и сказал:

– Хуаньхуань, что ты делаешь? Пусть Чунь-эр договорит, – император повернулся к младшей наложнице и улыбнулся. – Продолжай. Что ты хотела сказать?

Не сдержавшись, я топнула ногой и отвернулась. Мне было стыдно за то, что Сюаньлин сделал мне замечание на глазах Чунь-эр.

Она же наоборот воодушевилась, так как сам император заступился за нее.

– Хотя моя сестра и ее муж не разговорчивые, они все равно очень близки и никогда не ссорятся. Моя матушка говорит, что это потому… – Чунь нахмурилась и даже немного покраснела, пытаясь вспомнить, что же именно говорила ее мать, а когда нужные слова наконец всплыли в ее памяти, она радостно воскликнула: – Матушка говорила, что это потому, что они счастливы в спальне!

На меня накатила новая волна стыда. Я резко обернулась и затараторила:

– Чунь-эр еще совсем ребенок. Стоит ей услышать какие-нибудь глупости, она тут же