Змейские чары - Наталья Георгиевна Осояну

«Ты уже определила зароки и условия, — подумал он, зная, что Дракайна услышит. — Ты не запрещала мне разливать чернила».

— Мне и в голову не пришло, что ты на такое способен.

«Почему? Ты всегда знала, что я не отличаюсь терпением».

— Я думала, любовь к жизни пересилит… то, другое чувство.

«Ты ошиблась».

— Я ошиблась, — эхом повторила Дракайна и, приблизившись, стала его разглядывать, склонив голову набок.

Дьюла примерно знал, что она видит спереди, кроме множества старых шрамов: чернота отвоевала его правую руку полностью и хлынула на грудь, слилась с большим пятном на шее; левая рука изменила цвет лишь до локтя, а ноги — чуть выше колен. Спина оставалась загадкой, поскольку у него уже очень давно не было возможности посмотреться в большое зеркало. В последнее время он почти не замечал перемен даже после встреч с сильными монстрами и потому мог только гадать, сколько еще лет придется бродить по изведанным и невиданным прежде тропам, пока не наступит долгожданный финал.

— Я ошиблась, — опять сказала Дракайна и, протянув руку, коснулась его груди когтем. — Но ты тоже ошибся.

«Что?..»

Вместо ответа она ткнула пальцем, и длинный коготь, как стилет, вошел между ребрами слева. Дьюла не ощутил боли, но, когда острие коснулось сердца, нахлынула волна холода, словно внутри него распахнулась дверь в мир инистых великанов, о котором рассказывали на севере. Боль пришла чуть позже новым, соленым приливом — из завязавшихся узлом потрохов, из каждого сочленения костей, из прокушенного языка.

— Очнись, тварь.

Граманциаш открыл глаза и сквозь капающую с бровей ледяную воду увидел сперва лишь темные силуэты, которые медленно превратились в двух мужчин. Один стоял достаточно близко, держа в руках пустое ведро, и был хорошо знаком, пусть они и виделись всего один раз в жизни, пять… или шесть?.. лет назад. Другой держался под защитой тьмы, но Дьюла узнал его, не заглядывая в Книгу.

Отшвырнув ведро, Мирча Каменный Лоб повернулся к своему спутнику, словно в ожидании приказа. Тот медлил, а потом шагнул вперед и оказался на свету. Он был высоким и широкоплечим, как отец, да и лицом весьма походил на князя Янку, хоть о настоящей бороде пока мог лишь мечтать. Но главным отличием было выражение этого самого лица: Янку, как и положено опытному воеводе, держал каждую мышцу под строгим контролем, демонстрируя собеседнику ровно те чувства, какие требовалось. А вот юноша — его звали Корвин, вспомнил граманциаш, — даже не пытался скрыть, что пребывал во власти скорби и отвращения.

Дьюла знал, что из этого адресовано ему.

— Зачем ты это сделал? — тихо проговорил юноша и продолжил, не требуя ответа: — Как же я мечтал об этом моменте… как же я хотел тебя увидеть вот таким, голым и совершенно беспомощным…

Граманциаш запрокинул голову, закрыл глаза. Он уже не чувствовал боли — ей на смену пришла безграничная усталость, не дающая даже заглянуть в Книгу, для чего требовалось лишь мысленное усилие. Он мог бы узнать, что случилось, не дожидаясь рассказа этого бедолаги. Но какая разница? Что записано, то записано.

— Как же я тебя ненавижу…

Сотник дернул Дьюлу за волосы и вытащил кляп так быстро и грубо, что едва не прихватил с ним пару зубов.

— Говори! — Княжич — или уже молодой князь? — попытался рявкнуть, но невольно взвизгнул и содрогнулся всем телом так, словно был готов сию секунду разрыдаться.

— Что ты хочешь услышать… светлость? — прохрипел граманциаш, откашлявшись и переведя дух. — Я всего лишь исполнил желание твоего отца. Осмелюсь напомнить… это было совершенно искреннее, страстное желание. И не я его вселил, не я пришел к вам в дом, предлагая свои услуги. Меня разыскали и оторвали от дел… еще спасибо, что не так внезапно, как сегодня.

— Ты… — Корвин, похоже, впервые осознал, что смотрит на висящего на дыбе пленника снизу вверх, и это пробудило в нем негодование, на время взявшее верх даже над скорбью. — Ты вселил в статую душу его собаки!

— Я вселил живую душу… — Дьюла тряхнул головой, прогоняя вновь нахлынувший туман. — …Меня об этом и попросили.

И он все-таки заглянул в Книгу.

…первым, что помнила Лала, были Его руки. Его широкие ладони с мозолями от меча и поводьев, со следами старых порезов. Массивный перстень с красным камнем. Все это источало особый, неповторимый запах. Она помещалась на Его ладонях целиком. Она была Рядом.

Был Он и были Другие; Он, конечно, важнее всех. Лала сопровождала Его в походах и путешествиях, повидала множество стран и три моря, слышала звучание двадцати с лишним языков. Она охраняла Его от Других и иногда пыталась накормить, поймав какое-нибудь животное, но добыча всегда оказывалась слишком юркой, и Он со смехом трепал ее по мохнатой холке, твердя, что для охоты есть другие собаки. Когда Лала болела, Он сидел Рядом, поил и кормил, переживал — правда, если приходили Другие, отстранялся. Постепенно Он начал отстраняться чаще, но все равно оставался большей частью мироздания, и, если Его Рядом не было, она просто ждала — ждала и знала, что рано или поздно Он снова появится.

Когда-то огромный мир сжимался: сперва до одного города, потом — замка и двора; нескольких коридоров и комнат; в конце концов осталась единственная комната. Лала почти все время спала, но даже во сне чувствовала, когда Он приходит, чтобы побыть Рядом. Он что-то делал за столом, под которым она лежала, но это было для отвода глаз, на случай, если неожиданно придут Другие. Лала ничуть не сомневалась, она знала Его лучше, чем Он сам себя знал.

Однажды пришел Другой, который понимал Лалу слишком хорошо.

Мир может стать больше, сказал он, мир может стать ярче. Вы с Ним будете Рядом — ближе, чем ты способна себе представить. Он будет тебя любить, как никогда раньше не любил. Ты станешь для Него всем, но поначалу тебе будет больно и страшно, а закончится все великой печалью.

Все так и случилось: поначалу ей было больно. Каждую косточку в ее теле размололи в муку, плоть перетерли в кашу и все это залили в новую форму, одновременно знакомую и чужую. Когда она вновь открыла глаза и услышала чей-то плач, Он был рядом, смеялся и плакал, что-то говорил, но она ничего не понимала. Ей пришлось очень долго учиться понимать самые разные вещи, даже те, которые раньше казались такими простыми. Она знала, что значит слово