Змейские чары - Наталья Георгиевна Осояну

по брусчатке ладонью, понял, что и ее не чувствует. — Видишь ли, Мирча, дело вот в чем: его светлость явно знает, что на мне заклятие, как и на всех граманциашах. Я не могу ответить отказом на просьбу. Смекаешь? Ты, едва увидев меня, попросил — и мог бы сразу перестать бояться, потому что граманциаш, которого попросили, становится безобидней ягненка. Да-да, я не преувеличиваю. Но князь не пожелал тебя предупредить, вот потому я и усомнился…

Сотник яростно втянул широкими ноздрями так много воздуха, что, казалось, увеличился в размерах и в своем мохнатом плаще сам сделался немного похож на приколича. Рука его сперва чуть сжалась на мече, а потом он с рычанием отпустил оружие и рубанул ребром ладони, будто снес голову невидимому врагу. Дьюла одарил его виноватой улыбкой.

— Теперь помоги подняться, будь любезен. Князь, как ты и говорил, заждался.

Мирча окинул граманциаша взглядом, в котором бушевала метель почище той, что осталась за внешними стенами замка, а потом схватил его за шиворот, одним рывком поставил на ноги и ткнул в плечо, едва не повалив обратно.

— Топай давай. Не вздумай с его светлостью разговаривать… так, как со мной. Иначе окажешься там, где тебе не хотелось бы оказаться.

Дьюла понимающе хмыкнул и поплелся к дубовым дверям, чувствуя, как где-то в глубинах тела рождается лихорадочная дрожь, предвещая два-три дня в беспамятстве и, быть может, точку во всей невеселой истории.

Каменный Лоб скинул плащ первому попавшемуся слуге и провел колдуна через лабиринт узких коридоров, освещенных факелами, чувствуя, как возвращаются тепло и жизнь в замерзшие руки и ноги. Надо же было такому случиться, что пришлось выполнять столь зловещее поручение именно в ночь, когда разыгралась непогода… Так или иначе, он приободрился — особенно памятуя о том, что сказал Дьюла Мольнар во дворе, — и преисполнился надежд на скорый отдых и постель, возможно, не свою, а поварихи Марги. Если постель окажется недостаточно теплой, они вдвоем ее быстро согреют. Мечты заставили сотника ускорить шаг, но лишь ненадолго — колдун еле плелся и все громче кашлял, не замечая раздраженных окликов и ворчания спутника; поскольку Каменный Лоб не мог тащить чернокнижника за шиворот до самых покоев его светлости, пришлось снова замедлиться.

Князь Янку обитал в южной части замка, где даже коридоры были обставлены иначе: в них все чаще попадались чужеземные предметы — тонкие узорчатые ковры на полу и стенах, сосуды из цветного стекла, копья, топоры и мечи знакомых и причудливых форм. Необычными были даже витающие в воздухе запахи; сотник знал, что так пахнет рябая коричневатая кора какого-то дерева, привезенная из очень далеких краев и баснословно дорогая. За долгие годы службы он так и не отучился внутренне вздрагивать при мысли о том, какие деньги его светлость каждый вечер сжигает в переносных жаровнях. Впрочем, кое-какие поступки Янку вызывали дрожь посильнее — Каменный Лоб успешно скрывал ее даже от самого себя.

Последние двери, где сотник с колдуном остановились, украшала резьба в виде яблони с раскидистой кроной, в которой вопреки здравому смыслу одновременно виднелись искусно отображенные почки, цветки, плоды и голые зимние ветви. Ствол яблони обвивал змей, застывший на полпути к птичьему гнезду в самой вышине.

— Ваша светлость! — позвал Каменный Лоб, постучавшись. — Я привел Мольнара!

— Входите, — донеслось изнутри.

Комната, открывшаяся за внушительных размеров дорогими створками дверей, вопреки ожиданиям оказалась не слишком большой и довольно уютной. Золотистый отблеск каминного пламени тянулся, словно змеев язык, по каменному полу к массивному столу, заваленному книгами, свитками и разными предметами, чье назначение оставалось для Каменного Лба абсолютной тайной. Чуть дальше стояли полки, ломившиеся от того же набора княжеских развлечений. Под столом дремала Лала — огромная, лохматая, как медведь, псина, которую Янку лет пятнадцать назад щенком привез из очередных странствий по южным землям, только вот, как он обмолвился однажды, туда она попала из горной страны, расположенной где-то на востоке, гораздо дальше, чем Каменный Лоб мог вообразить.

Сам князь стоял лицом к камину, заложив руки за спину. Все обитающие в замке женщины — от незамужних юниц до беззубых вдов — были без ума от этого высокого, статного мужчины, в чьих густых темных волосах и бороде ослепительно сверкали седые пряди. По счастливой случайности Янку, принявший участие в достаточном количестве битв, ни разу не был ранен в лицо, — говорили даже, что это подозрительно, как если бы князя оберегали некие чары, — и потому ни один шрам не испортил его суровую красоту. Восемь лет минуло с тех пор, как Янку овдовел в третий раз, и казалось, что новую жену не ищет, да и сдалась она ему? Единственному наследнику, княжичу Корвину, исполнилось двенадцать. Мальчуган рос здоровым и сильным, пусть и немного молчаливым, — и братья лишь прибавили бы забот в будущем, что Янку в свое время усвоил на собственном примере. Развлекаться князь умел, а если надо было согреть постель, хватало щелкнуть пальцами. Впрочем, с некоторых пор постель оставалась холодной по вине одной особы…

— Ох… — раздалось позади. Каменный Лоб, покосившись на колдуна, шагнул в закуток между дверью и еще одной полкой со свитками, на всякий случай положил руку на меч. Что бы ни наплел этот Мольнар про свою безобидность, оставлять князя наедине с тем, кто победил приколича голыми руками, не следовало. — Поразительно…

Она стояла вполоборота, как будто откликнувшись на чей-то зов. Одно колено чуть согнуто, круглая пятка приподнята, изящные лодыжки переходят в крепкие икры и плавно очерченные бедра. Тонкую талию можно объять двумя руками, сомкнув большие и указательные пальцы; девичью небольшую грудь она совершенно безуспешно — да и напрасно, подумал Каменный Лоб — прикрыла рукой с растопыренными пальчиками. Густые волосы струятся по плечам и спине, как водопад, и они же — то единственное, что могло бы сойти за одежду. Судя по выражению лица с тонкими, мягкими чертами, она осознает и свою наготу, и эффект, который та производит на мужчин. Подбородок дерзко вздернут, губы изогнуты в лукавой улыбке, глаза под безупречными бровями сияют от потаенного смеха — и это самое удивительное, поскольку они, эти глаза, кажутся живыми, даром что изваяны из светлого мрамора с золотистым отблеском, придающим холодному камню иллюзию тепла.

— Нравится? — Янку повернулся и устремил на Мольнара немигающий взгляд. — Купцы из Рума привезли. Говорят, ей много веков… и изваял ее один древний скульптор, Дайдал… Он, если я верно понял, также умел делать из дерева и металла статуи, которые