Абсолютная Власть. Трилогия - Александр Майерс

плену, не хочет принимать титул и при этом отказывается писать отречение. Положение, можно сказать, безвыходное — без официального отречения вы не можете переступить через брата.

Я ничего не стал отвечать, решив дождаться, что же мой юрист достанет из портфеля.

— Вот это — якобы оттиск баронского перстня, — Базилевский указал на печать. — Однако после начала войны Александр Петрович перестал его носить и спрятал в неизвестном месте.

Базилевский коротко взглянул на меня, и я тут же понял, что он имеет в виду. Вполне вероятно, перстень хранился в той самой банковской ячейке, к которой я смогу получить доступ после оформления титула.

— Вместо этого барон носил другую печатку, лишённую магии. Она была на нём в момент гибели, — сказал Филипп Евгеньевич, намекая на то, что завещание подделали, сняв кольцо с мёртвой руки. После этого он достал из портфеля бумагу и положил рядом с завещанием. — Вот, взгляните.

На документе были образцы подписей и оттиски личных печатей всех членов рода, и моей в том числе. Кроме этого, здесь были подписи самого Базилевского, покойного воеводы и других значимых служителей рода.

Рядом с именем моего отца стояло две печати. Одна — баронская, и другая — личная. Для подписи настолько важных документов, как завещание, полагалось использовать печать барона.

— Сравните, — сказал Филипп Евгеньевич. — Здесь использована личная печатка.

Лапшин приподнялся на стуле, как будто мог со своего места что-нибудь разглядеть. Яков Николаевич внимательно стрелял глазами то в завещание, то в документ с образцами. Отличия были видны сразу — но директор, видимо, просто тянул время, обдумывая дальнейшие действия.

— Таким образом, завещание недействительно, и статья тридцать четыре Свода законов о наследовании неприменима, — поставил точку Базилевский.

— Я поражён, — произнёс Наумов. — Выходит, это и правда подделка! Как подобное могло случиться?

— Вам виднее, как директору, — сказал я.

— Уж будьте уверены, Владимир Александрович, я с этим разберусь! — прогудел Наумов, опалив Олега Исааковича взглядом.

Тот поспешил спрятать глаза, снова вернувшись к изучению наших бумаг.

В дверь раздался осторожный стук, и вошла секретарша с подносом.

— Чай, господа, — проворковала она.

Бесшумно расставив посуду, она наполнила чашки и с поклоном удалилась. Я взял чашку и втянул аромат. Запах белого чая был очень тонким и со сладкими нотками. Вкус оказался нежным и освежающим, с оттенками мёда и дыни. Всё это казалось мне очень знакомым — тело помнило шесть лет жизни в Тибете, не иначе.

— Китайцы знают толк в чае, — сказал я.

— В Тибете тоже пьют китайский чай? — поинтересовался Яков Николаевич. — Я думал, их культура отличается.

— Чаще они предпочитают свой напиток. Варят чай в молоке яка, сбивают его с маслом и солью. Очень питательная вещь, — медленно объяснил я, пока в памяти всплывали нужные детали. — Но обычный чай тоже пьют.

— Чай на молоке, как у степняков? — хмыкнул Наумов. — Никогда не понимал этого сочетания.

Сделав пару глотков, он поставил чашку на стол и сцепил руки в замок.

— Что ж, господа, — сказал он. — Я рад, что мы всё прояснили. С точки зрения закона, кажется, нет никаких препятствий. Мне жаль, что был вынужден ввести вас в заблуждение.

— С нашими документами всё в порядке, не так ли? — спросил я, взглянув на Лапшина.

— Да, к с-счастью, — протянул он. Возможно, он хотел сказать «к сожалению», но вовремя поправился.

На лицо директора будто нашла туча, но он быстро сумел прогнать её. Надежда на то, что Олег Исаакович «найдёт» ошибку, не сбылась. Вполне возможно, старшему регистратору предстоял сегодня очень неприятный разговор — но Лапшин по какой-то причине оказался на нашей стороне.

И это только увеличивало моё любопытство. Сначала он быстро согласился нас принять, затем не побоялся пойти против желаний начальника. Интересно, почему?

— Хорошо, — проговорил Наумов. — Но позвольте мне добавить ещё кое-что. Помните, Владимир Александрович, я сказал, что не советую вам принимать титул?

— Конечно, и почему же? — спросил я.

— Потому что я храню добрую память о вашем отце. Мне бы не хотелось смотреть на то, как последние из его сыновей сгорают в пламени войны, — ответил Яков Николаевич. — Безопаснее будет отказаться от титула, а лучше вообще покинуть наши края. Сами подумайте — у вас не осталось ни ресурсов, ни дружины, а против вас три сильных рода… Разве можно рассчитывать на благоприятный исход при таких условиях? Если вы примете титул, враги не станут сидеть сложа руки.

— Звучит как угроза, — невозмутимо заметил Базилевский.

— Это не угроза, а искреннее беспокойство за жизнь последних членов рода Градовых, — Наумов положил ладонь на стол рядом со мной и заглянул в глаза. — В конце концов, ваш брат в плену у графа Муратова. Сами понимаете…

— При случае передайте графу Муратову, — твёрдо глядя в глаза директору, произнёс я, — что если с моим братом что-то случится — то весь его род, как вы выразились, сгинет в пламени войны. От них не останется даже пепла. Как и от тех, кто им помогает.

В комнате воцарилась тишина. На лице Наумова мелькнула тень улыбки, после чего он поднялся и поправил пиджак.

— Интересная вышла беседа, господа, — сказал он. — Больше не буду отнимать ваше время. Всего доброго.

Он широкими шагами направился к двери. Уже коснувшись ручки, обернулся и сказал:

— Подумайте, Владимир Александрович. Обратного пути не будет.

После этого он вышел в коридор, и Лапшин, не скрываясь, облегчённо выдохнул.

— С ума сойти, — пробормотал он. — Так я и думал, что с этим делом будет непросто…

— Поговорим откровенно, Олег Исаакович, — Базилевский повернулся к нему. — Вы поэтому так быстро согласились нас принять — позвали директора и рассчитывали, что он нам помешает?

— С чего бы вдруг, — оскалился регистратор, как собака на цепи. — Я что, по-вашему, идиот? Ваш человек ещё вчера ко мне приезжал, я ждал звонка… Но похоже, кто-то другой доложил Наумову о вашем визите. Он явился ко мне в кабинет буквально за десять минут до вас.

— Подождите-ка, — сказал я. — Наш человек приезжал вчера?

— Да, и мы договорились, — с упором на последнее слово произнёс Лапшин. — Как видите, даже давление директора не заставило меня изменить решение. Давайте уже подпишем бумаги и покончим с этим!

Мы с Базилевским вопросительно переглянулись. Чем дольше мы находились в этой комнате, тем больше вопросов возникало.

Выходит, кто-то со стороны позаботился, чтобы мне поскорее передали титул? И даже более того. Судя по словам регистратора, ему дали на лапу, чтобы он всё оформил. Потому он и согласился принять нас день в день.

Но вот вопрос — что за человек это был и от кого?