Самый опасный человек Японии - Александр Накул

Однажды принц прогуливался в саду и сам не заметил, как зашёл в какую-то отдалённую часть сада, сырую, сумрачную и одичавшую. С трудом перебравшись через топкий ручей, принц увидел вход в небольшой грот, почти скрытый ветвями древней плакучей ивы.

Принц подобрался поближе. Из грота доносились голоса. Он прислушался.

— Принца следует убить немедленно! — произнёс смутно знакомый голос. — Король тяжело болен, его исцеление невозможно. Когда наследник взойдёт на престол, его брат наверняка будет в числе ближайших советников. Нельзя этого допустить!

Перепуганный, принц выбрался из чащи и чудом обнаружил себя падением в холодный ручей.

Той же ночью убийцы в чёрных одеждах и со скрытыми лицами ворвались в спальню принца и поразили мечами его ложе. Но это было бессмысленно — на ложе была только солома.

А сам принц уже выбрался из сада и скакал на верном коне прочь из предательского дворца.

Сначала он хотел скакать в город и искать помощи у подданных. Но сбился с дороги оказался в густом незнакомом лесу.

Чем дальше, тем темнее становился ночной лес. Дорога почти пропала, со всех сторон доносились стоны и уханье, а ветер доносил гнилостные ароматы болотной топи. Потом деревья внезапно расступились и он увидел большой холм, словно бы окованный серебряными пластинами.

Принц подъехал поближе к загадочному холму. И когда он был уже достаточно близко, из холма внезапно показалась усатая змеиная морда. Это был дракон с серебряной чешуёй, ртутью вместо крови и гребнем из киновари.

Испуганный конь подался назад. Принц выхватил меч, готовый сразить дракона. Но дракон оказался быстрее.

Он бросился на принца — и тут же разорвал его на мелкие кровавые кусочки!

* * *

Корейцы смотрели на него теперь во все глаза — и в этих глазах был ужас.

— Спокойно! — сказал Кимитакэ. — Дракон растерзал принца исключительно для драматического эффекта. Чтобы проснулись даже те, кто храпит в заднем ряду. Согласитесь, если бы принц зарубил дракона, — это было бы слишком предсказуемо?

— А как дальше теперь дракона побеждать? — робко спросил заводила.

— Сейчас принца соберут обратно и он что-нибудь придумает.

Но не судьба была в тот день корейской молодёжи узнать, каким образом принца собрали обратно и каким образом он отомстил всем врагам, тайным и явным. Скажу даже больше того: это осталось тайной и для самого рассказчика.

Потому что стоило Кимитакэ открыть рот, чтобы продолжить эту драматическую историю, как за спиной у него послышался такой знакомый и настолько надоевший голос:

— Письмо для господина библиотекаря!

Это был староста. Получается, тоже трудится по мобилизации — только почтальоном, подальше от юридических книг. Хотя, конечно, на этом окружённом лесом участке занятий немного.

Писем было два. Одно из них оказалось простой открыткой с фотографией в духе времени: на фоне Эйфелева башня, а на переднем плане — очень довольный Гитлер.

Открытка была написана по-французски:

Paris, no. 98 Rue Lepic

13 мая 1942 года.

Верные мысли!

Л.-Ф. Селин

«Когда же этот литературный венеролог от меня отвяжется? — подумал Кимитакэ. — Сначала просто снился, теперь вот открытки шлёт. Скоро на мой токийский адрес в гости приедет вместе с котом своим драным — вот родители удивятся!»

— И ещё одно письмо, по внутренней почте, — многозначительно изрёк староста и протянул серый конверт.

На конверте не было ни обратного адреса, ни штемпеля. Только имя и фамилия Кимитакэ, нацарапанные карандашом.

Школьник дождался, пока любопытный почтальон сгинет по своим делам, и только потом вскрыл конверт и достал листок с буквально несколькими цифрами и иероглифами.

Это было задание от гейши. Его предстояло выполнить сегодня вечером.

«Пожалуй, только настоящая гейша могла придумать такое задание», — подумал Кимитакэ.

И в то же время решил, что задание он выполнит.

Ему понравилась сама идея.

21. Кейфеб и югэн

Им поручили проекты — желательно помасштабней и побезумней. Видимо, так проверяли способность будущих разведчиков морочить голову.

Кимитакэ подготовил свой проект первым — чтобы отмучиться раньше всех. Принимала его вся та же комиссия из господина директора, полковника и третьего человека. В пустом классе, лицом к лицу с оробевшим учеником.

— В наше время даже европейцы знают, что четыре главных японских принципа прекрасного, которые пронесены через века, — начал Кимитакэ, — они называются так: ваби, саби, сибуй и югэн, и все эти слова непереводимы на другие языки. Самые образованные из европейцев даже знают, что первые три принципа относятся к синто, а четвёртое — к буддизму.

— Что не особенно важно, потому что синтоизм отделили от буддизма только после революции Мэйдзи, — напомнил Окава.

Это было так неожиданно, что Кимитакэ попросту поперхнулся словами.

— Простите, что?.. — сумел выдавить он.

— Официально, на государственном уровне, буддизм и синто разделили только после революции Мэйдзи, — повторил Окава. — До этого японцы были уверены, что это всё одно и то же. Бодхисаттвы и ками считались разновидностью благих божеств, и даже храмы были практически одинаковые. Про эту реформу мало что известно, про неё поспешили забыть, остались только несколько упоминаний в академических источниках.

— Пожалуйста, просветите меня в этом.