Зловещие маски Корсакова - Игорь Евдокимов

остались позади и погода медленно выправилась. Утреннее солнце прогрело вагон, а потому к Венеции Владимир подъезжал уже раздевшимся и с открытой форточкой, осторожно надеясь, что не успел простудиться за ночь. Выступать на Конклаве Слепых, уливаясь соплями, – не самая радужная перспектива. Особенно учитывая, что он собирался поведать собравшимся.

Почти весь остаток лета он провел в отчем доме, разбирая бумаги, найденные в отцовской тайной комнате под оранжереей. В этом нелегком труде ему помогали мать и камердинер Жозеф – единственные люди, которым он мог доверить находки. Некоторое время Владимир раздумывал, стоит ли вовлекать их в столь опасное дело, но все же пришел к выводу, что это неизбежно. Он сомневался, что многоликий враг согласится не тревожить его близких, даже при условии, что они не будут вовлечены в расследование. К тому же Корсакову требовались их опыт и знания, не столько даже оккультные, сколько касавшиеся его отца. Самого Николая Васильевича он спросить не мог. Разум отца так и блуждал неизведанными тропами, оставляя его в состоянии постоянной кататонии. Редкие фразы, что Корсаков-старший иногда бормотал себе под нос, были столь загадочными и бессмысленными, что никто не мог их расшифровать.

По итогам просмотра всех отцовских записей Владимир смог установить, что впервые тот обратил внимание на пугающие закономерности в 1873 году. Николай Васильевич соединил между собой несколько, казалось бы, абсолютно не связанных случаев в Москве, Петербурге и Ярославле. В старом доходном доме на Мясницкой улице Первопрестольной каждую ночь в пустой квартире раздавались голоса и шаги невидимых жильцов, а утром хозяева находили замерзшие следы, хотя дело было летом. В подвале закрытой аптеки на Васильевском острове обнаружили забальзамированное тело алхимика XVII века, которое, по слухам, шептало на латыни, когда его касались лучи лунного света из узенькой щели в стене. Оказалось, что бывший хозяин проводил над покойником эксперименты, пытаясь извлечь «эликсир вечного сна». В Ярославле же поползли слухи о призраке юной особы, пугавшем прохожих ночью на мосту через Медведицкий овраг, с которого она бросилась несколькими неделями раньше. В каждом из случаев за происшествиями стояли люди: то кружок спиритуалистов, заигравшихся с зеркалами для призыва мертвых, то незадачливый аптекарь-алхимик или обезумевший от горя ухажер погибшей девушки. Подозрения Николая Васильевича возбудило то, что все они, даже те, кто увлекался оккультизмом ранее, были настоящими профанами. В обычных обстоятельствах ни один из их ритуалов не смог бы достичь и сотой доли того, что им удалось в кратчайшие сроки. Корсаков-старший предположил, что здесь не обошлось без посторонней помощи, и стал с особым вниманием искать похожие случаи по всей империи.

К его удивлению и беспокойству, таких нашлось куда больше, чем он ожидал, и число их постоянно росло. В каждом расследованном инциденте Николай Васильевич находил одно и то же сходство – будто невидимая рука подталкивала людей к изучению поистине черной стороны оккультных искусств. Таинственные благодетели практически не оставляли следов, однако по итогам расследований обнаруживалась то книга, везде сопровождавшая невольного чернокнижника, но исчезнувшая после его смерти, то свидетель, внезапно пропавший или погибший при обстоятельствах, которые никому не внушали подозрений. Николай Васильевич с детства усвоил и передал своим сыновьям правило оккультного следователя – всегда искать либо закономерности, либо аномалии. И теперь, сквозь паутину якобы случайных совпадений, перед ним проступала пугающая своими масштабами система.

Корсаков-старший не успел закончить свое расследование – в 1877 году грянула война, а император призвал его с сыновьями сопровождать армию. Дальнейшее Владимир знал. Враг, стоявший за обнаруженным заговором, попытался убрать отца – и почти преуспел. Николай Васильевич лишился рассудка, его старший сын погиб, младший временно отошел от дел, а главой семьи временно стал брат, уже перешедший на сторону тайного общества. И теперь от Владимира требовалось представить эти выводы перед Конклавом Слепых.

Корсаков не мог не отметить иронию ситуации. Съезд тайных обществ и старинных оккультных семейств взял себе такое название из старой притчи о трех слепых мудрецах, что ощупывали одного слона и приходили к абсолютно разным выводам. И если его отец оказался единственным, кто обратил внимание на рост сверхъестественных событий и попытался отследить их источник, то участники Конклава действительно блуждали в потемках.

Для таких событий часто использовались дворцы или уединенные замки, но иногда их проводили и в городах. Подготовка к нынешнему Конклаву началась полгода назад. Чтобы вместить всех участников, в этот раз был выбран знаменитый венецианский театр Ла Фениче, закрытый на неделю под предлогом частного благотворительного представления. А это означало, что в назначенный час двери зрительного зала закроются, а все, кто хотел обратиться к собравшимся, должны будут сделать это со сцены. И, хотя театральность и позерство были Владимиру не чужды, от такой перспективы ему все равно становилось не по себе.

Как будто одной трудновыполнимой задачи было мало, Корсаков вез с собой еще три. Во-первых, состояние отца. После предыдущего Конклава его дядя заявил, что никто из участников не смог подсказать способ вывести Корсакова-старшего из его кататонии. Учитывая то, что Владимир теперь знал о Михаиле, этот его ответ необходимо было проверить – у предателя не было ни единой причины желать своему брату выздоровления.

Во-вторых, сам дядя и его связи. Корсаковы знали о как минимум двух постоянных членах Конклава, переметнувшихся на сторону их неуловимого противника: Михаиле и Юсуф-бее, османском оккультисте, который и стал причиной сумасшествия Николая Васильевича и гибели его старшего сына. Владимиру предстояло выяснить, кто еще мог входить в число отступников.

– Думаю, самый очевидный, а потому и бесполезный, кандидат – это ученик Юсуф-бея, Фарук, – сказала Милица Корсакова, когда они принялись обсуждать эту тему. Владимир и его мать сидели за накрытым для завтрака столом на лужайке за фамильным домом. Июль был в самом разгаре, а потому они решили воспользоваться утренней прохладой и перекусить, пока раскаленное солнце не загнало их обратно в особняк.

– Ну да, – кивнул Владимир. – Он же исчез сразу после гибели Юсуфа. А теперь мы еще и направили старейшинам письмо, в котором обвиняем его учителя в предательстве. Странно будет, если внезапно Фарук заявится на встречу в Венеции. Да и, учитывая его образину, вряд ли ему все обрадуются…

Из переписки со старыми конфидентами отца Корсаков знал, что Фарук получил страшные ожоги в результате неудачного алхимического эксперимента. Теперь его лицо вызывало дрожь даже у тех, кто привык иметь дело с тварями и духами из иных миров.

– Он вполне может туда заявиться, – поправила его мать. – Только, конечно же, инкогнито. Мы до сих пор не знаем, зачем