Хозяин теней. 3 - Екатерина Насута

Семью.

А теперь?

Теперь остался вот без дома. И надо что-то думать, решать. А что тут можно решить? Хоть о стену головой побейся, но не поможет.

— Надо его похоронить, — Метелька переполз ко мне. — Слышишь, Савка? Сейчас, конечно, не лето, но тут тёпленько. К вечеру уже пованивать станет. Да и…

Он покосился на Татьяну.

— Если очнётся, то напугается.

Вряд ли. Сестрица моя точно не из пугливых, но Метелька прав. Похоронить деда стоит. Как он сказал? Мёртвые служат живым. Правильная позиция.

— Мы их найдём, да? — Метелька пытался заглянуть в глаза.

— Найдём. Всех найдём.

И я даже знаю, откуда начать. Но позже. А сейчас… переодеться, благо, какое-никакое шмотьё нашлось. Пусть и великовато оказалось, зато чистое хотя бы.

— Посиди тут. Я выгляну, — я кое-как запихал рубашку в штаны, затянувши поверху ремень.

— Я с тобой!

Метельке было страшно. И даже не мертвеца он боялся. Как раз к мертвецам у него отношение было вполне себе прагматичное. Но вот осознание, что он останется в этом странном убежище на неопределенный срок, пугало его до дрожи.

— Хорошо. Я только выгляну. Если получится.

Получилось отползти ровно на два шага. Стебли тёрна переплелись между собой, срослись единым колючим щитом. Сквозь него кое-где проникали лучи солнца, но и только. Разглядеть хоть что-то было невозможно. А ещё я ощущал иной свет. Жёсткий. Злой.

От него хотелось чесаться.

Светозарный и вправду выжег всю заразу.

— Сав? А как мы теперь… — Метелька осторожно коснулся стены. — Тут же ж… пила не возьмёт.

Ни пила, ни топор.

Ни божественное пламя. И я тоже положил руки на одревесневшие плети, пытаясь почувствовать их. А ведь есть контакт!

Смутный. Размытый. Но… ага, тёрну досталось. Пусть основной удар света пришёлся на дом, пусть Мора выставила свой щит, но и сюда долетело. Молодые побеги стали прахом, да и старых уцелела едва ли десятая часть, но и её хватило, чтобы защитить. А ещё тёрн был жив.

Несмотря ни на что, жив.

Земля укрыла корни, а в них, ушедших глубоко в землю, сроднившихся с костями, дрожали искры новой жизни. Пусть не сейчас — впереди зима — но к весне появятся новые побеги.

И значит, тёрн выживет.

Как и Громовы.

— Надо принести деда…

— Там одеял много, — Метелька погладил серый стебель. — Если завернуть… я молитву знаю. Читал, когда… ну, дома хоронить было некому. Я сам так-то.

Я поглядел на него.

А он пожал плечами, будто испытывал неловкость, говоря такое.

— Не уверен, правда, что над Охотником можно отходную читать.

— Она не обидится.

Не из-за такой ерунды, как пара слов, сказанных над мертвецом. Слова и символы нужны людям. А им… им — те, кто затеял эту игру.

Деда выносили вдвоём. Сперва одеяло. Потом тело. Всё же тащить так было удобнее. И уже снаружи — хотя корка щита это так себе «снаружи» — укладывали и укутывали тело.

Молитва…

Метелька начал было, потом споткнулся и сказал:

— Как-то оно… не идёт.

— И не надо тогда. Она знает. И встретит, — в этом я ничуть не сомневался. — Душа ушла, а тело… тело к прочим. Прах к праху. И тёрн оживёт. А значит, Громовы вернутся.

Для кого я это говорил? Понятия не имею. Главное, стоило потянуться к тёрну, как тот откликнулся с жадной готовностью. Земля треснула, и сверток опустился. А потом ещё ниже.

И ниже.

И тонкие корни прорезались сверху, будто стягивая трещину невидимыми нитями. А затем разлом исчез. Как и дед.

— Ты… как? — Метелька явно переживал.

— Нормально.

И вправду ведь. Старик… нет, он не успел стать родным. Близким — пожалуй, а родным… он и сам не спешил приближаться. Пожалуй, не прав был Варфоломей. Старик видел и понимал куда больше, чем показывал прочим.

Вот сердце и не выдержало.

Ни одно сердце не выдержит такого.

— И что теперь? Выбираться станем?

— Ждать, — я опустился на землю. тёплая. И солнышко-таки пробивается.

— Чего?

— Пока кто-нибудь не очнётся. Всех мы по-любому не утащим.

Таньку ещё туда-сюда, а вот Тимоха — дело другое. И с Михаилом бы поговорить по душам, чтобы понять, как дальше. Но это будет потом.

А пока…

Я просто сидел, подставляя лицо солнцу. И жмурился от света. От того, который солнечный, а другой… другой просто будет. Долго. Надеюсь, достаточно долго, чтобы защитить это место.

Первым очнулся Михаил.

Нет, не совсем верно.

Сперва я почувствовал тень. Вот её не было, не было, и вот вдруг раз и там, внутри, шевелится, слабая, что… тень.

Тень тени.

Смешно.

До меня долетела радость. Какая-то совершенно собачья, что ли. И я ответил радостью же. Нет, с тенью всяко проще, чем без неё. И как-то… будто целее стал, что ли?

Полнее?

Правда, ненадолго. Потому как в следующий миг радость сменилась… обидой? Недоумением? И злостью, но направленной не на меня.

— Тихо, — рявкнул я так, что Метелька подпрыгнул. А потом дёрнул за невидимый поводок, вытягивая тени наружу. — Знакомьтесь. Тень… это тень.

Идиотски звучит.

Когда-нибудь пытались познакомить двух котов? Причём совершенно точно не готовых знакомиться друг с другом. Более того, даже протестующих. Первая тень, которая усохла до размеров даже не кота — крупной крысы — выгнув спину шипела на вторую. Та была чутка больше, но более прозрачной, что ли. Размытой? И очертания… как клякса какая-то.

Или яичница.

Во. Точно.

Полупрозрачное пятно в центре которого бултыхается более плотный ком желтка.

— Это… это чего? — шепотом спросил Метелька. — Их две?

— Знакомься, это — тварь… древняя, могучая… в общем, всё, что от неё осталось.

А осталось очень немного. И главное, говорить она не спешила. То ли не могла от недостатка сил, то ли стеснялась пока.

— Видишь? — я встрепенулся.

— Ну… так-то… размытые очень. Но да. Две, да? А так можно?

— Говорят, что да. Что раньше у всех было по дюжине.

— Так то раньше, — Метелька древней твари не испугался. Хотя да, вид она имела совершенно не внушающий. Мутная поверхность побулькивала, то вскипая, выпуская теневые же пузырики, те лопались и стекали обратно в лужицу. Черное содержимое норовило вырастить ниточки, но и те получались коротенькими, что жгутики. И моя тень…

Нет, надо их как-то назвать.

Я почесал макушку. А ведь…

— Призрак, — решил я, ткнув пальцем в крылатого кота, который, подскочив бочком таки тяпнул лужицу за край. Та заверещала и поджала жижу к ядру, попытавшись ударить нитями-щупальцами. — Будешь Призрак. А это — Тьма.