Нечисть. Ведун - Tony Sart

– Каждый раз не успеваю тебя заметить! – Я рассмеялся, сматывая с ноги и выжимая вторую онучу. Первая ее подруга уже болталась на ветке ближайшего чахлого кустика, безнадежно тщась просохнуть среди ночной влаги. Лето хоть и выдалось теплое, а потому, даже промокнув до нитки, я не озяб, но скинуть мокрые одежды стоило.

Щелкнув перекрученной онучей и отправив ее тоже сушиться, я с притворным гневом глянул на виновника моего купания.

Водяной выглядел очень довольным. Вся его широкая, похожая на жабью морда выражала крайнее удовлетворение. Громадные навыкате глазищи были чуть прикрыты полупрозрачными рыбьими веками, а сомьи усы чуть подрагивали от удовольствия. Растянув рот в улыбке, так что в эту пасть легко могла бы влезть добрая бочка, озерный владыка сложил перепончатые лапы на объемном пузе и вальяжно покачивался на воде. Иногда он почесывал перепончатые красные уши и раскатисто булькал. Так он смеялся.

– Ты, веду-у-ун, – протяжно сказал водяной после очередного приступа пузырящегося смеха, – у-у-умный, знаю-у-ущий, а все же люу-у-удь. Ты все ду-у-умаешь, что в озере, под водой, появлю-ю-юсь я и у-у-успе-ешь у-у-убежать. А я тебе много раз говорил – не так у нас, как вы говорите, нечисти, это у-у-устроено. Пойми, я и есть вода.

– Да-да, вода, – передразнил я водяного, пытаясь справиться с мокрым и разбухшим кушаком. – Ты и вода, и каждая рыбка, и каждый камушек на дне. Помню.

– Именно, – важно надулся владыка, став похожим на шар. – А потому я тебя сразу-у держал, как ты воды косну-у-улся.

Я все же одолел коварную тряпку, распоясался и теперь, скинув всю одежду, развалился у самого берега. Оперся на локоть, исколовшись паленой от дневного солнца травой.

Это была наша обычная забава – каждый раз, как наведывался в гости к озеру Онь, я заходил в воду и пытался угадать момент, когда знакомец водяной утянет меня на дно. Каждый раз я был предельно сосредоточен, ведунское чутье полностью напряжено, силы на пределе… И каждый раз не успевал даже моргнуть, как над моей головой уже смыкались бурные воды озера. А через несколько минут я, мокрый до нитки, сидел на берегу, наблюдая за довольной мордой друга.

Я притворно зевнул.

– Ты же знаешь, не понять нам этого. Мы люди, у нас все – мое. Вот есть я, а что вокруг – мое. Или не мое. А вот так, чтобы это я, а это не я… Нет, даже стараться не буду!

– Потому-у-у что вы быстрые. Быстро живете, быстро у-у-умираете. Я здесь уж давно. Помню и живность дивну-у-ую, и холода затяжные, и как чу-у-уть не иссыхал до донышка. Проносятся годы-века мимо, не трогаю-у-ут. Я здесь, леший вон там в лесу-у, ворчу-у-ун старый. Я тут, он там. Мы каждый по себе, мы часть мира. Нику-уда нам не надо. А вы бежите, плывете ку-у-уда-то, что-то ищете. Люу-уди, одним словом.

Я глянул на водяного и не удержался, скорчил ему гримасу, надув щеки и вытаращив глаза.

Мы познакомились с этим водяным бочонком давно, еще в первый год моего выхода из капища. Я тогда был вообще дикий, мира не видел, дальше родных домишек да окрестных лесов не хаживал, а потому попервой старался бродить самыми дикими землями. В людские поселения заходить опасался, дорог сторонился. Все больше лесами да полями кочевал. Не знал я тогда, если честно, чего мне от Были ждать. В капище все-то свои были, такие же ведуны, братья. А там, в мире, как? Только по рассказам и знавал. А уж с мелкой нечистью я слад находил быстро. Потому и бродил бирюком нелюдимым.

И вот как-то занесла меня судьба-тропа к берегам озера Онь. К одной из излучин речных. Пекло в тот год стояло, как сейчас помню, немыслимое. Взмокший и изрядно утомленный, решил я окунуться.

Пока плескался да жар с головы сбивал свежей водой, и не заметил, как на берегу появился гость. Выбрался невесть откуда, бочком-бочком стал подкрадываться к моим скромным пожиткам. Приметил я его вовремя – когда наглец уже вовсю копался в котомке. Зарылся туда по самый хвост. Только копытца по песку прибрежному елозят от любопытства и нетерпения.

Как сообразил я, что сейчас эта пакость мои заметки заветные раздербанит да изомнет, – кинулся на берег. С криком да бранью гневной:

– Ах ты чертяка окаянный! – орал я, пытаясь как можно скорее вырваться из воды. Брызги летели во все стороны, я размахивал руками, стараясь отогнать наглого воришку от поклажи. – А ну, прочь!

Моя ругань была услышана, и из глубин котомки показалась зеленоватая толстая мордочка, украшенная маленькими рожками и шикарной гривой волос. Морской чертик сначала встревоженно, а потом глумливо окинул меня взглядом и пробасил неожиданно низким и хриплым голосом:

– Не гомони, человече! Озерцо пользуешь? Плати оброк! – Он вновь сунул морду в сумку, кинув мне: – Экий ты нищий. Кроме бересты да тряпок старых ничего толком и нет. Да и те каракулями и рисульками испорчены!

Я даже остановился на полпути, ошалев от такой наглости хухлика. То, что это был водный чертик, я понял почти сразу – память услужливо подкинула втолкованные годами учения. Наглые обитатели глубин из свиты водяного обычно промышляли на речках и под мостами, докучая путникам, поэтому здесь, у озера, было немного странно видеть этого небыльника. Впрочем, вот вода, а значит, почему бы не быть и хухлику.

Оторопь моя быстро прошла – горячая молодость взяла свое, а потому без лишних рассуждений я швырнул в хамоватого чертенка Наговор. Не сильный, а так – спесь сбить. Но мелкому хватило и этого – тельце его будто толкнуло в бок, выкинуло из котомки и кубарем протащило по песку, земле и мелким острым камням. Из поднявшегося облака сухой пыли раздался плаксивый бас:

– Ты чего бьешься? Я вот все батьке расскажу, он тебя, лиходея, вмиг на дно утащит!

С этими словами чертик вскочил на копытца, утер лапкой обиженную и порядком исцарапанную физиономию и, подпрыгнув, исчез.

Как не бывало.

Проворчав разные малоприятные слова про всякую мелкую нечисть, я наконец-то выбрался на берег. Первым делом проверив сохранность заметок и убедившись, что чертик не натворил бед, я стал одеваться. Купание было испорчено. Но не успел я натянуть штаны, рубаху да подпоясаться, как спокойное до того озеро вдруг пошло рябью, забурлило. Казалось, что до самого дальнего края, где еле виднелся противоположный берег, вся поверхность кипела. Там и тут кружили водовороты, играли буруны, вода плескалась и пенилась,