Нечисть. Ведун - Tony Sart

было тяжело. Жить тяжело было. Лишь в ратном деле им отдых. Но враг был откину-ут, нежить пору-ушена, оплоты Змиев сокру-у-ушены, а разбойники повыведены. Настала мирная жизнь, а в ней им места не было. Первые Волотовичи – те так вообще не смогли даже попробовать, все отшельниками у-ушли в чу-ужие земли, где и пропал их след. Чада их да внуки остались – тем полегче было. Все же крови лю-у-удской больше стало. Но все одно му-учались. У-уходили на старости один за одним. Ку-уда – неведомо. А их у-уже внуки прижились, у-уже почти людьми стали.

Замолчал водяной. Поглядел в пустую чарку, будто искал там что. Продолжил:

– Так было надо. Потому-у как терзал враг Ру-усь много веков. И лишь богатыри смогли дать надежду-у, примирить князей самоду-у-уров, прогнать врага. Ты, Неждан, что мне рассказал, то верно может быть. Знамо дело, чернокнижнику-у лиходею верить не след, да только теперь вижу-у я, что есть в тебе лихая кровь. Значит, правда.

– А раньше? – спросил я хрипло. Горло ожгло сухим воздухом. Я прокашлялся, повторил: – Раньше ты видел?

Водяной глянул на меня, верно считав злость.

– Не могу-у сказать, веду-ун. Мы дру-уг дру-уга совсем иначе чу-у-уем, да и много вокру-уг Небыли. Считай, под каждым ку-устиком моховичок, в каждых камышах шишига, на каждой ветке по ру-усалке. И не различаем мы меж собой дру-уг дру-уга как иное. Вас, людей, остро чу-уем: вы чу-у-ужие. А мы все часть мира. А потому-у как не выследить в озере каплю-у, так и не учу-уять чу-уток крови Небыли в Были. Коль не присматриваться. – Он внимательно посмотрел на меня, сморгнул. – А теперь вижу-у, Неждан.

Я покивал, глядя в землю. Попинал мыском недавно натянутой ичиги пепел костра. Пробормотал:

– Как же с этим жить-то? Делать что?

Водяной подплыл к самому берегу. Ткнул меня длинным пальцем в грудь:

– Ты не о себе ду-умай, веду-у-ун. Правда или нет тот заговор Ведаю-ущих, да только если сделали они это, то, знать, действительно беда на Ру-усь идет снова. Очень хочется мне, чтобы те Ведаю-ущие, что эту-у затею-у затеяли, ошиблись, чтобы неверно знаки прочитали, зря воду-у му-утя. Да только…

Он дернул обвисшими усами.

– Только на моей памяти Ведаю-ущие редко ошибались.

– Не время думать о себе? – спросил я, горько усмехнувшись.

Водяной усмехнулся в ответ:

– Ты веду-ун, Неждан. Вся твоя жизнь – не время ду-умать о себе. А лихо? Не выбрали бы Ведаю-ущие, пу-усть даже отсту-у-упники, то, что Ру-уси бы навредило. Значит, так надо было. Ты, веду-ун, свою недолю в долю оборачивать у-учись. В любом слу-учае от себя-то нику-уда не деться.

Мы вновь надолго замолчали, каждый думая о своем.

– Благодарю тебя, друже! – тихо сказал я. – Правильно ты говоришь, от себя никуда не деться!

Рыжие стрелы солнца залпом выпорхнули из-за частокола леса.

Начался новый день.

Хлевник

Узкой тропою вдаль убегая,

Ветром иль скукой гонимы своей.

Что нас в дремучем лесу ожидает,

Знать не дано, дальше будет видней.

«Фольклорище», Wolf Rahm

Записки Лады, ведунки из капища Ведающих, что близ Замового урочища. Осень. Зоревик… летоисчисление неразборчиво

…медленно шла я меж дворов, косясь на черные провалы избовых окон.

Тихо тут было, ох тихо.

С одной стороны, оно и понятно: неоткуда взяться гомону людскому, лаю-переругиванию собак иль плачу тоскливому в мертвой деревне. Да только и других звуков не было. Не качнет ветер ставни, не зашелестит листва, желтеющая на ветвях понурых деревьев, не ухнет в садах сыч. Давящее безмолвие среди бела дня.

Хотя день и тот казался просто серым, выцветшим. Будто ушла вся жизнь из этих краев, а вместе с ней и краски исчезли, растворились.

Зябко тут было, неуютно. Даже несмотря на теплую еще погоду, хотелось запахнуться в плащ, зарыться в меховые отвороты, укутаться.

Гиблое место.

В эти края привела меня злая молва, что давно кружила черными стаями. Мол, славные когда-то места под Гавран-градом нынче повымерли. Зло моровое поселилось там. Где в прежние времена земля-матушка щедро плодоносила, где леса-дубравы не скупились на ягоды-меха, где полны реки-пучины были рыбой – нынче гибель гуляла необузданная. Уходили отсюда люди, сбегали звери, нечисть, говорят, и та с мест, веками насиженных, снималась да прочь неслась. Кто мог, конечно.

Так, встретился мне по дороге сюда дикий леший, совсем лишившийся разума, порченый. Себя не помнил, уклад свой растерял, владения запущены: зверья нет, деревья все искореженные, чащи непролазными стали. Лишь душегубные твари остались, навроде блуда или пущевика, да и те будто овеянные. Еле ноги унесла от дикого хозяина леса, чудом отплуталась хитростями ведунскими.

И чем ближе к сим краям, тем больше пагубной дряни повылазило.

Это была уже третья деревня на моем пути. И все до одной мертвые, погубленные. Выкашивал мор все нещадно. Оттого и бросил князь Межемир, владыка земель окрестных, клич о помощи. Волновался князь – почти к самим стенам городским подошла зараза. От беженцев из гиблых земель спасу нет, всех не приютишь, не успокоишь. Да и как знать, не войдет ли за градские стены высокие зараза на плечах беглецов. Косятся местные на пришлых уже недобро.

Позвал князь ведунов. Я и откликнулась, неподалеку была.

Негоже ведунам в стороне стоять, когда беда близка. Да и я не так далече была-бродила. Авось кто еще из ведунов на горе откликнется, все веселее будет.

Не хотела я себе врать и не могла – при той мысли сразу подумала я об одном-единственном, кого пуще других встретить бы пожелала. Сводила нас порой судьба с этим молодым ведуном, да все расходились каждый раз, так толком и не объяснившись. Эх, сердце бабье, трепетное.

Я постаралась унять щемящую тоску в груди и двинулась дальше.

Деревня, судя по всему, была брошена давно – вросли уж в землю колеса покосившихся телег, трава поглотила когда-то наезженные дороги, заплелись в тугие объятья хмеля заборы да плетни. У домов и изб кое-где уже порядком прохудились крыши, ставни покосились, а где-то и слетели с петель. Подворья совсем одичали – без доброй косы пробраться до дверей было бы делом непростым.

Продвигаясь к главной площади, я примечала, что нет особо останков мертвых на улицах, лишь пару желтеющих страшных костей довелось мне встретить по пути. Значит, не нечистью лютой вымело деревню.

Добравшись до заросшего, опять же, пустыря, что когда-то служил деревне сходом, я долго