Нечисть. Ведун - Tony Sart

Помолчав немного, пробралась я к самому подножию истуканов. Достала из походной котомки горсть ягод, положила на блюдо подношение. Пращуров всегда чтить надо, в том сила Руси.

Постояла еще среди давящего безмолвия и двинулась прямиком к дому старосты.

Пасмурный день почти не проникал внутрь светом, а потому в широком тереме головы было темно. Пробираясь на ощупь, я остро ощущала спертый запах… Нет, не гниения или приторного веяния разложения, а тлена. Пыльный запах, сухой. Порой смердит так в заброшенных домовинах, где и от покойного уж прах остался, и охотники-лесники давно не захаживали.

Под ногами негромко хрустел невидимый сор, надламываясь под тяжестью поршней. Этот едва слышный звук казался в тишине громовым ревом трубного рога.

Когда перестало хватать даже робкого отсвета от дверного проема, я достала из поклажи небольшой намоток факелка и запалила его, быстро пробормотав наговор. Чиркать огнивом мне почему-то сейчас казалось неуместным.

Желтый огонек полыхнул сначала робко, но после быстро принялся, озарив почти всю широкую залу дома старосты. Оглядываясь, я не в силах была пошевелиться, отвернуться, закричать.

Мертвые.

Почти вся светлица была наполнена мертвецами. Они были везде: на лавках, на полу, за длинными скамьями вдоль столов, у печи, возле широкого помоста, что обычно служил в деревнях местом разбирательств и судов. Старые, молодые, женщины, мужчины, дети – все они застыли в последних своих позах недвижными вечными изваяниями. Все они давно уж истлели, иссохлись, превратившись в обтянутые кожей скелеты, по чьей-то безумной прихоти разряженные в платья и одежды. Провалы глазниц глядели на меня безучастно.

Неупокоенные.

Я медленно, будто стараясь не потревожить обитателей самовозведенного склепа, пробралась к помосту. Подняла факел повыше, чтобы разглядеть место старосты.

На древнем истертом кресле, откинувшись на невысокую спинку, восседал мертвец-старик. На нем угадывался плотный богатый плащ, хоть и изрядно подернутый пылью и тлением, добротные одежды. На голове, прибирая седые свалявшиеся волосы и чуть уже съехав со лба, болталось очелье старосты. В крепких когда-то руках мертвец сжимал рукоять дорогого меча, упирая острие в доски пола. Даже теперь, истлевший, выглядел он могучим, широкоплечим, статным.

Присмотревшись к лицу старика, я приметила на сухой рваной коже пятна, которые отличались от свойственных трупам при разложении. Похожи они были на следы болезни, заразы. Пройдя вдоль лавок и вглядываясь в лица мертвецов одно за другим, я раз за разом наблюдала подобные пятна. Желая убедиться в догадках, воткнула факелок в ближайшую щель меж бревен и достала припасенную березовую веточку, верную свою помощницу в поисках следов волшбы. Обвязав веревкой основание палочки, зашептала нужный наговор:

– Вервь вокруг коры березы

В дар возьми девичьи слезы,

Разгони тенету лжи —

Правду Ладе покажи!

С этими словами я со всей силы ущипнула себя за нос, скрутила чуть не до хруста. От боли из глаз брызнули редкие капли, прокатились по щекам одинокими тропинками, упали в подставленную ладонь. И та тут же легла поверх заговоренной ветки.

Сначала ничего не происходило, но я не спешила. Знала, что такая волшба требует времени, но береза всегда откликнется, коль правильно попросить. А потому я стояла, замерев с веточкой в руках среди заполненной мертвецами хаты.

Ждала.

Бегало по страшным лицам пламя факелка, будто силясь заглянуть в глаза мертвецам, разбудить. Текло смолой густой время.

Но вот сначала робко, а потом все явственней палочка задрожала, повела в одну сторону, после – в другую. Задымил еле заметно кончик березовой ветки, заплясала серая струйка. И стали проступать в узорах туманные образы смутные.

Сидят люди в доме. Много их. Очень много. Сбор общинный? Нет. Нет движения обычного, нет разговоров. Сидят люди в доме, лежат. Почти застывшие. Кто-то уже навсегда. Не сбор это. Умирать собрались все в жилище головы деревенского. Некуда бежать, нет сил. И на лицах каждого пятна темные, на шеях, на руках. Кожа цвета землистого, предсмертного. Нет плача, нет стенаний. Все уже поняли люди, приняли долю свою. Вместе жили, вот теперь вместе умирают. Сидит староста в кресле древнем, упер меч в пол, держит его из последних сил. Дрожит рука. Нет, не выронит друга верного. А в тенях… Между людей медленно ползают, бродят, ходят сухие фигуры несуразные. Черные рваные тряпки служат одеждами, грязные косы будто плетья болтаются, глаза голодные смотрят на людей, каждому в лицо заглядывают, жадно всматриваются. Ждут. Всех дождутся…

Лихоманки!

Стал развеиваться дымок, уходило видение.

Ох и нелегкая беда постигла края эти, злая судьба пришла сюда. Болезнь сгубила людей, да не просто болезнь – мор. Часто бродят старухи-лихоманки среди люда, наводят пакости-лихорадки, да только очень редко собираются они вместе. Не любят лихоманки друг друга, жадные они до добычи, друг у друга ее отобрать норовят. Но коли уж собрались, значит, быть мору.

В этих мрачных мыслях я вышла прочь из страшной избы. Двинулась быстрой походкой через площадь. Медлить было нельзя.

Не здесь было «сердце» мора, не чуяла я тут остатков нечистого зла. А значит, путь мой лежал дальше, вниз по тракту. Если верно говорили опрошенные беглецы, то за полями приткнулось еще одно селение.

Ведунский опыт звал меня туда.

В спину мне смотрели деревянные истуканы пращуров.

Сумерки уже неспешно наседали на остатки дня, когда я миновала поля и вышла к повороту от дороги.

Эту деревню я приметила издали. Хоть и непривычно было теперь смотреть на крыши частых изб в полном безмолвии. Все и здесь повымерло. Как сразу стало понятно от самых первых хат и плетней – это место попало под мор раньше других встреченных мной окрест селений. Уж не знаю, действовало ли поветрие на строения (не выпадало еще на мой век таких бед), но выглядела деревня так, будто здесь уж много лет никто не жил. Избы покосились, вросли в грязь на добрых пять локтей, провалились во влажную, странно и смрадно пахнущую землю. Бревна стен сплошь поросли мхом и бледными грибами, а крыши ощетинились пучками молодых берез. Кривых и гнутых, будто противились они росту к небу, корежились в муках.

Заглянув в пару изб, я обнаружила то, что и ожидала, – тела. Давно истлевшие, иссохшиеся, будто высосанные. Хотя вокруг было безветренно и влажно, мертвецы не сгнили. Лишь обрывки сухой кожи на скелетах остались. Точь-в-точь как в прошлых селениях. Разве что, в отличие от давешней деревни, здесь каждый укрывался в