Нечисть. Ведун - Tony Sart

он был здесь всегда и никогда луч солнца не проникал сквозь мутные низкие облака в эти мрачные места, а тягучий, стоячий туман помнил еще незапамятные времена, когда не было ни людей, ни древних народов, ни нечисти.

Давящая вечность неизменности.

Я пробирался вперед, продираясь сквозь цепкие лапы кустарника, сквозь извилистые, норовящие броситься под ноги корни, сквозь густую, будто валеную, пелену.

Ступая по черной влажной земле, я порой оскальзывался, съезжал вбок, но верный посох помогал вовремя найти опору. Вонзался вострым копьем в глухо стонущую жижу, поддерживал хозяина. И я шел дальше.

Сквозь туман.

Плотнее запахнув походный кафтан, я поежился. В этом месте, несмотря на теплую еще раннюю осень, было зябко. А чего еще можно было ожидать, приближаясь к Пограничью? Но мне очень нужно было найти ответ на один вопрос.

С тем и шел уже третий день по мрачным, скользким, укутанным вечным сумраком лесам.

Я должен был найти. Я чувствовал, что уже близко. Ощущал не ведунским чутьем, но той неясной уверенностью ожесточенно ищущего человека. Человека, цепляющегося за отчаянную надежду.

Через туман.

Последние несколько месяцев прошли как в мареве. В вечном поиске ускользавших ответов, намеков. Надежда, дурная девка, вильнув тощим задом из-за угла, каждый раз легко ускользала. Но я искал.

Чуть не всю Русь из конца в конец обошел, не гнушаясь выспрашивать совета ни у разбойников, ни у босорок, ни у древних народов. Слушал я любого, кто готов был говорить. Но, узнав про мою затею, лишь сокрушенно качала головой мохнатая чудь; тяжко и гулко, будто далекий гром, вздыхали волоты; не зная, что ответить, разбегались суетливыми мышами злыдни да калбеи. Не ведали они, что присоветовать странному ведуну. Вскоре я стал замечать, что сторониться меня начали – и нечисть, и люди. Молва-птица быстро летит, несет на своих крылах вести, раздувает ветрами домыслов и слухов пожар сплетен.

Теперь понимаю я, что страшился сам себе сказать правду, сам себе дорогу указать, а потому выискивал чудо, хотел спихнуть на другого, искать «легкий путь».

И я продолжал бродить.

В конце концов ответ сам нашел меня. Сел напротив на лавку в одной из далеких придорожных харчевен. Сел нагло, как когда-то давно, в нашу первую встречу много лет назад. Притянул по-хозяйски к себе мой кувшинчик с брагой, отхлебнул, утер узкой ладонью черную встопорщенную бороду. Дернул, улыбнувшись, шрамом на щеке, мной оставленным.

– Слышал я о твоих поисках, ведун, – говорил он, и не было в его голосе привычных глумливых ноток. Спокойно говорил, по-доброму, как другу совет давал. – Я тебе одно скажу. Да ты и сам внутри где-то, в потаенном, знаешь сей ответ. Знаешь, но страшишься, гонишь от себя дурную мысль. Оттого и бегаешь слепым котейкой, ищешь другой путь. Ну, раз ты сам себя боишься, то я скажу.

Допил наглый гость из моего кувшина, все осушил. Причмокнул, вкус терпкий катая, и закончил:

– К ягам тебе надо. Они одни на Пограничье обитают, в оба мира вхожи. А там уже как пойдет.

Он встал, кинул на стол пару рублянок мелких.

– Удачи желать не буду. И да… Попробуй вход в Пограничье близ Мытной Луки. Авось свезет.

И пошел прочь. Шагнул за порог. И нет его.

Ничего я не крикнул ему вслед, ничего не сказал. Потому как ушел говоривший, а ответ остался со мной.

Я прихлопнул к тертой древесине стола все еще кружащуюся монетку, поднял ладонь, бездумно глядя на тусклую медяху. Не спросил я, как колдун-лиходей нашел меня: у темного племени свои приметы. Не помыслил, а может, вред хотел мне нанести чернокнижник, советом таким поделившись. Даже если и так, то прав был заклятый ворог мой: один путь вел меня.

Искать кого из яжьего племени.

Путь вел к Пограничью.

Немного надобно, чтобы найти дорогу в места дурные. Да только кто ж в здравом уме добром туда сунется. Сказывали средь люда, что часто ходили теми путями богатыри Волотовичи, воины-полукровки, дабы у яги совета испросить да дорогу ко злу разведать. Многие ходили, да немногие возвращались.

Трудно наперед прознать, как тебя порог смерти встретит. Может, и баньку истопит, куличами поминальными накормит, а может, и сожрет-поглотит без остатка. И украсят твои белы косточки частый забор хором Пограничных.

Я грустно хмыкнул от этих мыслей. Что, Неждан-богатырь, идешь навстречу гибели своей или же приветит тебя старуха?

Кажется, заморосил мелкий дождик, впрочем, сюда, под своды корявого леса, он не долетал. Будто туман-острожник испарял рвущиеся с неба капли, не давал прибить себя к стылой земле. Лишь робкая дробь где-то там наверху, у редких гнилых крон, позволяла догадываться о мороси.

Дурное место. Плутное.

Но не было в том блуждании морока попутника или лешего, даже злого умысла блуда-губителя не чуялось. Простое однообразное брожение среди серой череды коряг, кустов и тумана. Без просвета, без ориентира, без мыслей.

Я следовал вперед шаг за шагом и перебирал в памяти крупицы знаний.

Ведающие редко говорили о промысле яг. Даже нашему брату не с руки было часто упоминать этих мрачных старух, вечных сторожих, веками уводящих умерших в Лес. А что говорили, то было щедро приправлено человечьими байками да древними легендами. Мало нам ведомо было о том. Да и что сказать, что знать о такой нечисти. Ни укорота, ни борения против смерти нет. Не перехитрить, не отсрочить свой час. А потому знал я сейчас немногим больше, чем любой сельский мужик. Разве что мог легче найти путь-дорогу к Пограничью.

Для этого не обязательно мне было помирать.

И то ладно.

Домовину я приметил загодя. Шел я с низины, через овраг, и сразу увидел на мшистом мрачном холмике заветную избу.

Почерневшая от времени хибара громоздилась на паре громадных пней. Почти как обычная домовина, что ставят селяне на окраине леса, чтоб родных своих захоранивать. Тоже на пни ставят, чтобы зверь дикий не лез, мертвеца не тревожил, не жрал. Только больше эта хибара была во много раз.

Крыша покрыта палыми чахлыми еловыми ветвями, бревна все заросли мхом да лишайником. Ни трубы печной нет, ни окон. Оно и понятно: некому в той избе греться теплом да на свет белый смотреть.

Дом яги.

Я остановился на миг, постоял, подышал глубоко, собираясь с духом. Липкий страх пробрался под кафтан, пробежался холодными пальцами по спине, но я погнал его прочь. И решительно шагнул к холму.

Вскарабкавшись по моховому ковру, встал перед домовиной и, задрав голову, уставился на монолитную махину бревенчатой стены. Вблизи изба оказалась