Нечисть. Ведун - Tony Sart

Все просто: не может сама она явиться да взять-тронуть ничто живое, потому как касание ее гибельно. А нужны ей девицы непременно живые. Вот и помогает ей с тем делом Кощей. В Остроге темном забирает Кощей часть жизни девицы молодой, свою силу нетленную продлевает, запечатывает. Мара же в опустевшее наполовину тело своих сил «наливает».

Создавая себе в услужение ягу.

Вечную служку в Пограничье. Ни живое ни мертвое. Ту, что вхожа в оба мира. И несут яги бабы, бывшие девицы-красавицы, службу средь мира живого, дабы ведогонь-душу упокоенных уводить в Лес. Много людей, много гибели, а потому много яг бдит на своем посту, дабы вовремя уходили усопшие, не блуждали средь живых, не оборачивались нежитью лютой.

Скажу тебе так, ведун. Как родной ты мне стал (меня продрал озноб, больно ударили знакомые слова).

Кощей девок похищает, чтобы наказ жены-хозяйки исполнять. В сказках людских, сам знаешь, едет за любимыми добрый молодец. Да всегда к яге едет, хоть и рисково это, ох рисково. Чтобы выспросить, как одолеть злодея да любовь свою вызволить. А вот почему яга сии тайны открывает?

Помнит потому что, до поры, но помнит яга, кто ее похитил, кто часть жизни отнял да себе припрятал. Знает, что участь страшная уготовлена несчастной. И по чьей вине появляется в Пограничье новая домовина да заступает на вечную службу новая яга. Дарует ей крупицу своих сил Мара, но забирает красоту, жизнь, радость – и водить-провожать теперь вечность яге умерших в Лес, помогать смерти в ее мрачном деле. И не вырваться никогда былой девице-красавице из поруки той. С Марой-смертью не поспоришь.

Но вот если убить Кощея…

Яга замолчала надолго. Я подавленно молчал, уставившись в пол.

– Со временем все забывает яга. Себя былую, жизнь людскую. И хоть может она обращаться порой в себя прежнюю, но спустя века остается лишь личина. Нет под тем лицом человека, нет памяти. – Старуха сгорбилась так, что ее побрякушки уже вовсю мелко дребезжали по полу. – Но одно помнит твердо каждая яга. Хранит ту крупицу памяти потаенным огоньком внутри. Подлость Кощееву! А потому коль видит яга, что за настоящей любовью едет удалец, то всегда подсобит-подскажет, как бессмертного гада найти да одолеть. И девицу спасти.

Она замялась и добавила тихо:

– Если еще не поздно.

Я сглотнул с трудом. Облизнул пересохшие губы и просипел:

– Ты сама все знаешь, зачем я иду. Правильно ты говоришь: за одним к ягам ходят по доброй воле. Вот и я ищу девицу, мне милую. А там уж гляди сама, коли увидишь в моих помыслах корысть, то вари меня, толоки в ступе. Да только верю я своему сердцу, не отступлюсь!

Она тяжко вздохнула.

– Ой, дурак!

Яга медленно поднялась (я невольно вжался в бревенчатую стенку позади себя), походила по домовине, подошла к непривычно молчаливому черепу. Встав ко мне спиной, принялась гладить изъеденную временем и землей лобную кость своего служки.

– Я, думаешь, каждому встречному богатырю те тайны рассказываю про ненависть нашу к Кощею, про долю яжью?

Она говорила глухо, но в голосе ее мне почудились нотки досады.

– Не мучай парня. Скажи ему, – вдруг очень серьезно и тихо буркнул череп.

Яга помедлила, коротко кивнула, тряхнув белесой длиннющей косой («Старуха с косой», – невольно подумал я невпопад), и повернулась ко мне.

Шагнула вдруг быстро, внезапно оказавшись рядом.

Прямо перед моим лицом перекрывалась мазками черная сажа на лице Яги.

– Не сразу теряет память яга, – сказала старуха. – Не сразу девичий образ лишь личиной становится без памяти.

Я как завороженный смотрел на непрерывные мазки сажи, как угольные разводы сменяются раз за разом.

Раз за разом.

Раз.

Сквозь мешанину мазни с узкого черепа яги стали проступать человеческие черты. Расходилась нехотя черная сажа, впитывалась, пропуская вперед линии лица, загорелую кожу.

Девушка.

Милое лицо, простое, приятное. Искры больших зеленых глаз. Рубленые по плечо волосы.

У меня сперло дыхание.

На меня смотрела Лада.

Грустно глядела, молчала.

Миг, другой, и сначала один черный развод наискосок мазнул по знакомому, родному лицу, потом другой. Пошли угольные штрихи накладываться один на другой, перечеркивая лицо любимой.

И вот вновь передо мной темное месиво в обрамлении белесых старушечьих волос.

Я все же смог вдохнуть. Внутри меня все оборвалось, умерло. Я осознал все сразу и ясно.

Опоздал.

Вот почему яга была так словоохотлива, поделилась тайнами заветными.

Боль выплеснула.

Понимание того, что нечего больше искать, некуда больше идти, бороться, пытаться одолеть, подкосило меня. Я обмяк, глядя куда-то мимо этого мира, мимо домовины, мимо всего Пограничья, Леса, всех далеких земель.

Все кончено.

Старуха присела рядом, прямо на пол, чтобы быть вровень со мной.

Тихо, боязливо положила седую голову мне на плечо.

– Я еще временами помню, Неждан. – Я вздрогнул, услышав тот, родной, голос. Ком подкатил к горлу. – Но уже редко. Не вырваться. Тяжко.

Я неуклюже, деревянной непослушной рукой поглаживал волосы яги, не придавая значения тому, что под ладонью сухими ломкими прядями сминались старухины патлы. Это было неважно. Там, внутри чудища Пограничья, еще теплилась искорка памяти моей Лады.

– А я верила, что ты придешь именно ко мне. Из всех домовин Пограничья наткнешься именно на мою. Я очень хотела этого, чтобы увидеть, чтобы сказать, что не успела. Дать весточку. Пока иногда помню.

Она продолжала говорить.

Внезапно перед глазами возник образ нашедшего меня чернокнижника, вновь услышал слова его, будто ненароком брошенные, где искать надо.

Я кивал и гладил ее волосы.

Не знаю, сколько я провел времени в домовине яги. Не помню, о чем мы говорили. Кажется, много вспоминали из странствий, страшные и веселые моменты. Смеялись, чтобы потом внезапно замолчать и грустно отвести глаза.

Я не просил, но яга на все то время обернулась Ладой, наверное, даже больше не чтобы было радостно мне, а чтобы самой вновь побыть собой. Той живой, веселой и отважной ведункой, беззаветно верящей в добро и приключения.

Мы много говорили. Потом много молчали. И я никогда бы не ушел, если бы не моргнул вдруг призрачный огонь в углу и лицо Лады не подернулось рябью, сквозь которую вновь пошли сажевые пятна. Она тихо сказала, вслушиваясь куда-то в неведомый мне зов:

– Пора.

Я шагнул к ней, взял за хрупкие плечи и крепко прижался, ткнувшись лбом в ее лоб. Так что наши ведунские очелья соприкоснулись. Крепко закрыл глаза.

И почувствовал, как вдруг под руками у меня оказалась пустота.